С гортанным рыком, безотчетно вырвавшимся из самого нутра, Улгулу снова схватил саблю и направился вниз по склону горы, с каждым шагом покрывая большое расстояние. На краю оврага, откуда вниз по крутому каменистому склону извивалась узкая тропинка, баргест-велп остановился. Ему потребовалось бы много времени, чтобы преодолеть этот опасный путь.
Но Улгулу был голоден.
Монстр погрузился в глубины своего сознания, сосредоточиваясь на том уголке, где пульсировала магическая энергия. Он не принадлежал к числу созданий Материального уровня, а те, кто приходил с других уровней, неизменно приносили с собой такие силы, которые здешним обитателям показались бы волшебством. Когда немного спустя Улгулу вышел из транса, его глаза от возбуждения светились оранжевым светом. Он пристально взглянул с утеса вниз, мысленно представляя себе ровное место где-нибудь в четверти мили отсюда.
Перед ним возникла мерцающая разноцветная дверь, которая висела в воздухе над самым обрывом. Издав смех, больше похожий на рев, Улгулу толчком открыл дверь и обнаружил прямо за порогом место, которое ему представлялось. И он двинулся вперед, одним гигантским шагом преодолев материальное расстояние до самого дна ущелья.
Улгулу побежал по горному склону, направляясь к селению людей. Он сгорал от нетерпения осуществить свой жестокий замысел.
Приблизившись к предгорьям, баргест-велп снова вернулся в волшебный уголок своего разума. Бег замедлился, а затем Улгулу вообще остановился, конвульсивно вздрагивая и издавая какое-то неразборчивое бульканье. С хлопающими звуками кости монстра стали уменьшаться, кожа лопнула и преобразовалась, потемнев почти до черного цвета.
Когда Улгулу снова двинулся вниз, его шаги, шаги темного эльфа, были уже не так широки.
* * *Этим вечером Бартоломью Тистлдаун вместе со своим отцом Марком и старшим сыном сидели на кухне уединенного фермерского дома на западной окраине Мальдобара. Жена и мать Бартоломью ушли в сарай, чтобы устроить на ночь домашних животных, а четверо младших детей благополучно улеглись под одеяла в маленькой комнате рядом с кухней. В обычную ночь остальные Тистлдауны, представители всех трех поколений семьи, тоже уютно посапывали бы в своих постелях, но Бартоломью опасался; что пройдет еще много ночей, прежде чем на их некогда тихой ферме воцарится хотя бы подобие прежнего спокойствия. В их местности появился темный эльф, и хотя Бартоломью не был уверен в том, что этот чужак хочет причинить им вред (ведь дров с легкостью мог убить Коннора и остальных детей), он знал, что появление дрова на какое-то время вызовет в Мальдобаре переполох.
– Лучше бы мы ушли в город, – сказал Коннор. – Нам наверняка нашлось бы там место, и тогда весь Мальдобар защищал бы нас.
– Защищал нас? – саркастически переспросил Бартоломью. – И они стали бы каждый день бросать свои фермы, чтобы приходить сюда и помогать нам управляться с нашей работой? Как ты думаешь, кто из них согласится приезжать сюда каждый вечер и заниматься нашим скотом?
Слушая ворчание отца, Коннор поник головой. Он положил ладонь на рукоять меча, напоминая себе, что он не ребенок, но все же в глубине души был благодарен деду, который словно невзначай обнял его за плечи.
– Прежде чем обращаться к людям с такой просьбой, сынок, надо крепко подумать, – продолжал Бартоломью уже более мягким тоном, начиная понимать, как глубоко ранили сына резкие слова. – ферма-это источник нашей жизни, это единственное, что имеет значение.
– Но малышей мы могли бы отослать, – вмешался Марк. – У мальчика есть все основания для страха, раз уж поблизости бродит темный эльф.
Бартоломью отвернулся и безвольно оперся подбородком о ладонь. Он не хотел даже думать о разъединении семьи. Семья была источником их силы на протяжении жизни пяти поколений Тистлдаунов и даже дольше. И поэтому Бартоломью бранил Коннора, хотя мальчик заботился только о благе семьи.
– Я должен был хорошенько подумать, папа, прости меня, – услышал он шепот Коннора и понял, что его собственная гордость ничего не значит в сравнении с болью, причиненной сыну.
– Тебе не за что извиняться, – ответил Бартоломью, оборачиваясь к сыну и отцу. – А вот мне следовало бы попросить прощения. От этого темного эльфа у всех нас волосы дыбом встали. Ты совершенно прав в своих рассуждениях, Коннор.
Мы слишком далеко от остальных, и это опасно.
Словно в ответ на эти слова раздался громкий треск ломаемого дерева и приглушенный крик со стороны сарая. В этот ужасный краткий миг Бартоломью понял, что свое решение он должен был принять раньше, когда разоблачительный дневной свет мог служить им хоть какой-то защитой.
Первым пришел в себя Коннор. Он бросился к двери и распахнул ее. Во дворе фермы было смертельно тихо; даже трели сверчков не нарушали эту сверхъестественную тишину. Безмолвная луна мерцала низко на небе, и длинные блуждающие тени стелились по земле от каждого колышка изгороди, от каждого дерева. Коннор наблюдал, не смея дышать, хотя каждая секунда казалась ему часом.
Дверь сарая скрипнула и слетела с петель. Во двор вышел темный эльф.
Коннор захлопнул дверь и привалился к ней, нуждаясь в осязаемой опоре.
– Мама, – выдохнул он в испуганные лица отца и деда. – Там дров.
Оба старших Тистлдаунов замерли, в их головах мелькали тысячи самых ужасных картин. Они одновременно вскочили со своих мест: Бартоломью рванулся к оружию, а Марк направился к двери, где стоял Коннор.
Их внезапные действия заставили Коннора очнуться. Он выхватил меч, висевший у него на поясе, и снова распахнул дверь, готовый ринуться навстречу захватчику.
Один-единственный прыжок могучих ног доставил Улгулу прямо к двери фермерского дома. Коннор, слепо рванувшийся через порог, налетел на чудовище, которое только казалось изящным дровом, и отскочил назад в кухню, сбитый с толку. Прежде чем мужчины успели отреагировать, пришелец со всей силой баргест-велпа обрушил саблю на голову Коннора, почти надвое разрубив тело юноши.
Улгулу беспрепятственно шагнул в кухню. Он увидел старика, наименее опасного из противников, который тянул к нему руки, и призвал на помощь свои магические способности, чтобы отразить нападение. На Марка Тистлдауна накатила волна внушаемых эмоций, волна отчаяния и ужаса, столь мощная, что он не мог сопротивляться. Его морщинистое лицо исказилось в беззвучном вопле, и он попятился назад, наталкиваясь на стены и беспомощно хватаясь за грудь.
Бартоломью Тистлдауна охватила необузданная ярость. Рыча и издавая невнятные звуки, он схватил вилы и бросился на убийцу сына.
