По мрачным лестницам крепости, тускло освещенным чадящими факелами, обережники поднялись на самый верхний ярус. Тут было тихо и не так сыро. Здесь жили наставники и Глава Цитадели. Клесх остановился, когда услышал за спиной короткий смешок. Обернулся, вопросительно глядя на спутницу, а она вдруг сказала то, о чем он и сам мельком подумал, идя по стертым от времени ступеням:
— Помнишь, когда тебя только привезли, ты был одет в такие смешные штаны до колен и весь грязный, как будто валялся в угле? Нурлиса сказала, таких, как ты, надо сначала варить с мыльным корнем, а уж потом спрашивать имя. А ты стоял посреди двора, смотрел на Северную башню и кричал от восторга: «Поди с нее плюваться далече можно!» — она старательно изобразила его просторечное «оканье».
Клесх в ответ кивнул. Он смутно помнил тот день. Ему было всего одиннадцать весен, он никогда не бывал дальше каменистого берега Злого моря и всю дорогу до Цитадели ехал, постоянно сваливаясь с лошади, поскольку впервые в жизни очутился в седле.
Он тогда оказался самым юным послушником Крепости. Его привезли сюда таким зеленым, потому что никому не хотелось ждать несколько лет, пока он повзрослеет, и снова тащиться в этакую даль.
Майрико заглянула в холодные серые глаза и переспросила:
— Помнишь?
Он снова кивнул, но целительница покачала головой:
— Не помнишь. Я помню.
Мужчина скупо усмехнулся.
— Потому что я сдернул с тебя ту тряпку, которой у вас принято закрывать девок. И то, как ты орала при этом от ужаса, помнят все деревни на сто верст вокруг.
На миг лекарка погрустнела:
— У нас лицо девушки может видеть только муж. Сдернув покрывало, ты все равно что чести меня лишил.
— Я тогда этого не знал.
Они стояли друг напротив друга и молчали. Наконец, крефф не выдержал и спросил:
— К чему ты все это вспомнила?
Целительница задумчиво провела ладонью по коротким волосам — ото лба к затылку и обратно. Это был такой мужской, такой неподходящий ей жест…
— Клесх, она — девка.
— Надо же. Я и не понял.
Женщина вскинула на него злые глаза:
— Она первая девка среди ратников за много-много лет!
— И?
— Просто вспомни, какими мы были.
Он пожал плечами и устало ответил:
— Я помню. Я постоянно хотел есть. И дрался с теми, кто надо мной смеялся. Но все они были старше. И меня постоянно лупили. А ты рыдала днями напролет из-за своей потерянной занавески, пока тебя не раздели и не высекли.
— Верно, — согласилась она и вдруг с яростью заговорила: — Поэтому нельзя забывать, что…
— …что если бы с тобой и со мной этого не сделали, мы вряд ли бы сейчас говорили. Покойники — те еще молчуны.
Она зло поджала губы, обошла собеседника и направилась дальше по коридору, опережая его на пару шагов.
— Майрико, — окликнул он, по-прежнему не двигаясь.
Она остановилась, но не обернулась.
— Если ты решишь влезть со своей бабской жалостью, будет только хуже.
— Не будет. Я не влезу, — она толкнула тяжелую темную дверь и вошла в ярко освещенный покой, не дожидаясь своего спутника.
В уютной маленькой зале было тепло, но обстановка оставалась такой же безыскусной, как и везде в Цитадели — стены из нетесаного камня, широкие лавки, покрытые тканками из грубой некрашеной шерсти, вытертые овечьи шкуры на полу. В углу — простой деревянный стол, а в стенах кованые светцы, в которых над плошками с водой ярко горели лучины. Очаг полыхал так, что пламя ревело в трубе, рассылая по покою волны жара.
Клесх не любил сюда приходить, хоть это и было единственное место во всей Крепости, где ощущался хотя бы призрачный уют. Сегодня тут собрались все креффы. Майрико сразу неслышной тенью скользнула к расстеленным на полу овчинам, где устроилась свободно и в одиночестве. Места на лавках почти все оказались заняты — наставники сидели вольготно, наслаждаясь теплом, покоем и отсутствием выучей.
Рядом с Нэдом, неспешно пьющим ароматный взвар из деревянного ковшика, устроился Ихтор. Возле узкого длинного окна, закрытого по случаю непогоды ставнями, расположился Донатос — сидел, словно бы отдельно ото всех, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза. Помимо этих троих в комнате находилось еще десять мужчин — все значительно старше наставника Лесаны, а иные даже и старше Главы. Клесх поздоровался со всеми и прошел к дальней лавке, где еще оставалось свободное место.
Тяжелый взгляд Нэда скользнул по собравшимся, однако смотритель Цитадели остался недоволен увиденным и неодобрительно покачал головой. Темные брови сошлись на переносице. Мужчина словно искал и не находил кого-то дерзкого, посмевшего не явиться на вечерю креффов.
В этот самый миг, когда лицо обережника грозило превратиться в застывшую личину порицания, тяжелая дверь распахнулась и на пороге возникла женщина в невзрачном сером одеянии. Высокая, по-девичьи стройная, с коротко остриженными смоляными волосами, в которых тонким инеем мерцали седые пряди. На вид ей можно было дать и тридцать, и шестьдесят весен. И этим она была похожа на главу Цитадели, поскольку, как и он, казалась лишенной возраста. Новоприбывшая шагнула вперед, с грохотом закрыла за собой тяжелую створку. Темные глаза насмешливо оглядели собравшихся.
— Ну что, упыри, насупились? Без старой клячи Бьерги разговор не клеится?
Клесх поднялся на ноги, скрывая невольную улыбку, и с поклоном уступил вошедшей место. Женщина усмехнулась, села и еще раз оглядела всю честную компанию.
— Дона-а-атос…и ты здесь! А я думаю, что это так мертвечиной-то воняет…
С этими словами она выудила из привешенного к поясу кожаного кошеля кисет и трубку.
— И я тебя рад видеть, — промолвил из своего угла колдун.
Ответом ему было фырканье и клуб дыма, выпущенный к потолку. Майрико неодобрительно покачала головой, на что тут же услышала сочувствующее:
— Дым мешает? Ты ж моя золотая. Прости старуху за слабость, уж потерпи, сердешная.
— Бьерга, — возвысил голос Нэд, — тут все знают, что язык у тебя без костей, но все же и его попридержать иногда надо.
— А то что? Вырвешь? — усмехнулась женщина. — И кто тогда тебе будет говорить, что ты старый пень?
— Бьерга! — в голосе главы Цитадели зазвенела сталь. — Не забывайся.
— Прости, Глава, заговариваюсь на старости лет, — в неискреннем раскаянье опустила колдунья глаза.
Нэд устало вздохнул:
— Чего припозднилась? Вежество последнее растеряла?
Собеседница вскинулась и даже отвела руку с трубкой от лица.
— Мне по дороге жальник один попался. Прям-таки не смогла мимо пройти. Столько там упырей копошилось, любо-дорого поглядеть — молодые, ретивые! — и, сверкнув глазами, Бьерга снова сделала глубокую затяжку.
