Серая и приземистая башня Хьелдина с красными окнами верхнего этажа могла бы быть каким-то языческим божеством с рубиновыми глазами из пустынь Наскаду. Элиас остановился перед тяжелыми дубовыми дверями в три локтя высотой, окрашенными темной матовой краской и подвешенными на местами позеленевших бронзовых петлях. По обе стороны от нее стояли две фигуры в черных плащах с капюшонами, еще более тусклые и мрачные, чем сама дверь. Каждый из часовых держал пику странной филигранной резьбы — фантастическое переплетение причудливых завитушек и листьев — острую, как бритва цирюльника.
Король раскачивался на месте, разглядывая этих призраков-близнецов. Ясно было, что в присутствии норнов он чувствует себя неважно. Элиас сделал шаг к двери. Ни один из часовых. не сдвинулся с места, их лица, скрытые капюшонами, были невидимы, но возникало ощущение, что норны напряглись, насторожились, как пауки, чувствующие робкие шаги мухи по краю его паутины.
— Ну, — сказал наконец Элиас, и голос его прозвучал неожиданно громко. — Вы собираетесь открыть мне эту проклятую дверь?
Норны не ответили и не пошевелились.
— Разорви вас ад, что с вами? — зарычал король. — Разве вы не знаете меня, жалкие твари?! Я король! Сейчас же открывайте дверь. — Внезапно он шагнул вперед. Один из норнов шевельнул концом пики. Элиас остановился и отшатнулся, словно острие было направлено ему в лицо.
— Ах, вот в какие игры вы играете?! — бледное лицо короля исказилось, как у безумца. — Вот что за игры?! В моем собственном доме, а? — Он стал раскачиваться на каблуках взад и вперед, словно собираясь броситься на дверь. Его рука потянулась к мечу с двойной гардой, висевшему у него на поясе.
Часовой медленно повернулся и дважды стукнув в тяжелую дверь толстым концом пики. Подождав секунду, он ударил еще три раза, потом снова застыл в неподвижности.
Пока Элиас молча смотрел на норнов, на одном из подоконников башни хрипло закричал ворон. После паузы, как показалось королю, длившейся всего несколько биений сердца, дверь распахнулась, и на пороге появился моргающий Прейратс.
— Элиас! — воскликнул он. — Ваше величество! Какая честь!
Губы короля скривились. Его рука все еще судорожно сжималась и расжималась на рукояти Скорби.
— Я не оказывю тебе никакой чести, священник. Я пришел поговорить с тобой — и я оскорблен!
— Оскорблены? Как это могло случиться?! — Лицо Прейратса было исполнено праведного гнева, и в то же время на нем безошибочно читался след веселья, словно алхимик разыгрывал ребенка. — Расскажите мне, что случилось и что я могу сделать, чтобы загладить свою вину, о мой король.
— Эти… твари не открывали дверь, — Элиас показал пальцем в сторону молчаливых стражей, — а когда я попытался сделать это сам, один из них преградил мне путь.
Прейратс покачал головой, потом повернулся и сказал нориам несколько фраз на их мелодичном языке. Говорил он хорошо, хотя и не очень быстро. Кивнув головой, он снова повернулся к королю.
— Прошу вас, ваше величество, не вините ни их, ни меня. Видите ли, некоторые опыты, которые я делаю здесь в поисках новых знаний, могут оказаться рискованными, и, как я уже говорил вам раньше, внезапно вошедший может оказаться в опасности. Ваша безопасность — это самая важная вещь в мире, мой король. Поэтому я просил, чтобы никого не пускали внутрь, пока я не спущусь, чтобы сопровождать своего гостя. — Прейратс улыбнулся, обнажив зубы, но не меняя выражения глаз — такая улыбка больше подошла бы угрю, чем человеку. — Пожалуйста, поверьте, что это в интересах вашей же безопасности, король Элиас.
Несколько мгновений король смотрел на него, потом взгпянул на часовых; они вернулись на свои места и снова застыли, подобно статуям.
— Я думал, у тебя на страже стоят наемники. Я думал, эти твари не переносят дневного света.
— Он не вредит им, — пояснил Прейратс. — Просто после нескольких веков жизни в огромной Горе они предпочитают тень солнцу. — Он подмигнул, словно подсмеиваясь над маленькими слабостями какого-нибудь эксцентричного родственника. — Но я достиг высшей стадии моих исследований — наших исследований, мой король — и думал, что они будут самыми надежными стражами.
— Довольно об этом, — нетерпеливо сказал Элиас. — Ты собираешься меня впустишь, наконец? Я пришел, чтобы поговорить с тобой. Это не терпит отлагательств.
— Конечно, конечно, — заверил его Прейратс, но внезапно словно смутился. — Я всегда жду беседы с вами, ваше величество. Может быть, вы предпочли бы, чтобы мы перешли в ваши покои?
— Черт побери, священник, дав мне войти! Короля не заставляют топтаться на пороге, будь ты проклят!
Прейратс пожал плечами и поклонился.
— Разумеется нет, сир. — Он шагнул в сторону, протягивая руку к лестнице. — Прошу вас подняться в мои комнаты.
За огромными дверьми, в вестибюле с высоким потолком, прерывисто горел единственный факел. Углы были полны причудливых теней, которые наклонялись и вытягивались, словно пытаясь освободиться от призрачных оков. Прейратс не остановился, а сразу стал подниматься по узкой лестнице.
— Позвольте мне пройти вперед и убедиться, что все готово для вас, ваше величество, — крикнул он вниз, и голос его эхом разнесся по темному помещению.
Элиас остановился, задыхаясь, уже на второй площадке.
— Ступеньки, — с ужасом пробормотал он. — Слишком много ступенек.
Дверь в комнату была открыта, и по коридору разливался свет нескольких факелов. Войдя, король быстрым взглядом окинул занавешенные плотными портьерами окна. Священник, закрывавший большой сундук, в котором лежала, по-видимому, груда книг, с улыбкой обернулся.
— Добро пожаловать, мой король. Вы уже давно не оказывали мне чести своими посещениями.
— Ты не приглашал меня. Куда я могу сесть? Я умираю.
— Нет, господин мой, не умираете, — весело ответил Прейратс. — Совсем наоборот, если уж на то пошло — вы возрождаетесь. Вы были очень больны последнее время — это чистая правда. Простите меня. Вот, сядьте в это кресло. — Он подвел Элиаса к креслу с высокой спинкой; на нем не было ни украшений, ни резьбы, но почему-то сразу становилось ясно, что это очень древняя вещь. — Не хотите ли вашего успокоительного питья? Я вижу, Хенгфиск сегодня не составил вам компанию, но можно распорядиться, чтобы питье приготовили здесь. — Он повернулся, хлопнул в ладоши и крикнул: — Муншазу!
— Монах не пришел, потому что я вбил ему голову в плечи или, что-то в этом роде, — прорычал Элиас, устраиваясь на жестком неудобном сиденье. — Я буду счастлив, если никогда больше не увижу его лупоглазой рожи. — Элиас закашлялся и закрыл лихорадочно блестевшие глаза. В этот момент он меньше всего походил на счастливого человека.
