Дождь был таким сильным, что люди едва могли дышать. Осмотревшись вокруг, хотя, что смотри, что не смотри, видимость была хуже некуда, даймё, скорее, вспомнил, нежели углядел, нависающий над дорогой козырек скалы, под которой можно было разместиться, и велел людям идти туда.
На самом деле самурай создан из особого сплава воли и послушания, самурай в огне не горит и в воде не тонет. Или, во всяком случае, не стонет, как глупый крестьянин, и не проклинает свою судьбу. Самурай никогда не жалуется на холод, жару или иные неудобства, а если и плачет, то, расчувствовавшись над каким-нибудь стихотворением или жалостливой песней. Так что Касиги мог и не прятать своих людей, да больно не хотелось, чтобы прославленные бойцы затем хлюпали носами перед союзниками. Вот еще – позориться.
Дождь лил и лил, разбухли рисовые поля, а дороги превратились в скользкое месиво. Даймё сидел на камне, любуясь на разбушевавшуюся стихию, и думал, что ему делать. Три дня его самураи ютились под скалой, не имея возможности даже костра развести. На четвертый день дождь сделался послабее, и даймё дал команду подниматься и идти к реке.
Но тут же выяснилось, что ни к какой реке идти не нужно, так как принуждаемая трехдневным ливнем река сама вышла из берегов и пришла к даймё. Огромные черные волны, подобно взбесившемуся табуну диких лошадей, неслись теперь в долину, сметая все на своем пути.
«Этого еще не хватало»! – подумал Касиги и приказал своим самураям переправляться на другой берег. Но едва первые четыре конника вошли в воду, как колдовские волны подхватили их и потащили вниз. Напрасно самураи кидали в воду веревки, напрасно смельчаки пытались вытащить друзей из воды, их унесла река.
Не поверив собственным глазам, даймё приказал следующей четверке войти в воду, и те выполнили приказ, тотчас скрывшись под водой.
Касиги почувствовал дурноту. Нет, он не боялся смерти, все знают, что смерть не что иное, как избавление от страданий, он боялся, что не сможет встретиться с побратимом и покроет себя несмываемым позором.
Не зная, что предпринять, Касиги призвал к себе сопровождающего отряд монаха и велел ему приготовить все для богослужения. Приготовление не было долгим, и вскоре даймё уже стукнул в гонг, призывая ками этих мест. Долго он умолял местных богов и духов, обещая им богатые жертвы и новые жилища. Ками не хотели говорить с чужим, пришедшим на их земли, князем.
Только одетый в древние доспехи явился полубезумный бог, покровитель военных, Бисямонтэн, который начал советовать князю порубить взбесившуюся воду, доказав на деле, кто здесь хозяин.
«Рубить воду?» Касиги подумал было, что сходит с ума. Как должны были смотреть на него его люди, если он вдруг отдаст приказ рубить мечами воду?
Не доверяя военному богу, князь решился на давнее и давным-давно опробованное средство – принести воде жертву. Жертвой были избраны все жены и полковые наложницы воинов, идущих с даймё Касиги.
В одну секунду лагерь наполнился стоном и плачем. Впрочем, никто не посмел ослушаться воли князя, и вскоре в лагере осталась одна единственная женщина, принадлежавшая самому Касиги. Любимая чужой расы, прекрасная как небесная богиня, которую он взял наложницей и думал после успеха в войне назвать супругой.
Получив жертву, река и не подумала хотя бы немного втянуть в себя воды и дать возможность воинам Касиги перебраться на другой берег.
«Руби мечами воду! Бей ее из луков! Коли копьями! – разорялся Бисямонтэн.
Касиги смотрел на дождь, которому, казалось, не было конца.
Наложница подошла к даймё и, ласково улыбнувшись, подала чашечку с саке.[7]
Касиги вздохнул и велел бросить в воду любимую женщину. Такая жертва не могла не подействовать на взбесившуюся воду, но она не принесла ровным счетом никакой пользы. Только напрасно загубил ни в чем не повинную душу и нанес себе рану.
«Руби воду. Бей ее, убивай водного духа»! – требовал бог войны.
Ничего не поделаешь, других советов все равно не было и не отрывая глаз от алтаря, даймё приказал своему помощнику послать лучших воинов отряда атаковать мешающую реку.
Приказ был исполнен, и три лучших воина вместе с конями полетели в воду, правда на этот раз стихия не погребла в своей пучине славных бойцов, так как к их талиям были прикручены крепчайшие веревки. Следующая тройка лучников обстреляла бушующие волны, за ними последовали метатели копий.
И тут случилось страшное. Когда черное копье одного наиболее сильного и умелого самурая исчезло в середине реки, окрестности огласил жалобный стон, от которого кровь застывала в жилах. Несколько лошадей, пораженные ужасным звуком, вырвались и бросились в воду. Двое или трое воинов лишились чувств.
Из воды показала уродливую голову огромная змеюка – истинный хозяин воды, изо лба которой торчало копье.
Истекая кровью, водная змея упала обратно в волны, после чего вода начала отступать.
Обрадованные таким поворотом дел самураи Касиги уже все вместе бросились лупить воду, и вскоре ее сделалось столько, что можно было спокойно перейти на другую сторону.
За этот бессмертный подвиг даймё Касиги и все Касиги, живущие после него, считались повелителями воды.
Так кому же иметь свой флот и управлять водой, если не клану Касиги, уже один раз победившему грозную стихию, доказавшему всей Японии, что, именно они – Касиги – являются подлинными повелителями воды.
Люди говорят – плохая примета. Самурай не должен верить в то, что вслед за черным вороном или черной кошкой в его дом придет беда. Думая так, самурай соглашается с закономерностью пребывания в его доме несчастья и впускает его туда.
Отсюда правило: самурай не верит в приметы.
Из изречений даймё Токугавы Иэясу
Как и большинство замков того времени, замок в Осаке отделялся or остального мира кольцом рва, наполненным водой. В свою двухнедельную поездку в Японию Ал бывал в замке и теперь удивлялся схожести и одновременно с этим пропастью различий. Осакский замок, в котором он гулял вместе с экскурсионной группой, был новым, отстроенным по уцелевшим чертежам сразу же после войны. Тем не менее Ал смотрел на стены замка и не видел в них каких-нибудь существенных отличий от знакомой копии.
Отсутствовали праздничные лотки торговцев пирожками с осьминожками тако, не было праздно шатающихся толп народа.
Последнее обстоятельство радовало. Ал вообще не любил находиться в толпе, ходишь как баран, ничего не потрогать, нигде не полазить. Впрочем, бдительная, хоть и малочисленная охрана из самураев сто против одного не дала бы чужестранцу выкинуть что-нибудь подобное.
