Трибуны шумели, приветствуя победителя. Теперь «Отверженному» предстояло получить награду из рук самого короля — но сначала, согласно правилам, он должен был открыть свое имя и лицо, и принц заранее улыбался, предвидя, какой поднимется переполох. Впрочем, прежде надлежало открыться проигравшему — второе место тоже считалось почетным, но вознаграждение, разумеется, было скромнее и принималось из рук маршала.
Двое бойцов подошли к королевской ложе. Эрвард с явной неохотой снял шлем.
Принц увидел раскрасневшееся — не столько даже из-за горячки боя, сколько от смущения за свой проигрыш — лицо Элины. Все это время он болел не за того.
Переполох поднялся не сразу — на турнире было много гостей, не знавших Элину и не понявших в первый момент, что стоящий перед ними юноша на самом деле юношей не является; даже и среди тех, кто знал дочь графа, не все сразу поверили в подобную дерзость. Но, пресекая всякие сомнения, девушка гордо подняла голову и звонко провозгласила свое имя:
— Элина, графиня Айзендорг!
Вот тут уже по рядам зрителей прокатился настоящий гул. В нем слышались восхищенные выкрики, но еще больше было тех, кто возмущался таким попранием традиций. Больше всего недовольных было среди участников турнира, узнавших, что они были побеждены женской рукой. Многие оборачивались в сторону Айзендорга, чье лицо оставалось непроницаемым.
Маршал, некогда столь категорично возражавший против участия девушки в турнире, вручил ей приз — серебряный медальон на цепи, кинжал в ножнах и кожаный кошелек с деньгами — едва ли не избегая смотреть Элине в лицо и подчеркнуто казенным тоном произнося поздравление. Однако посрамление маршала не радовало юную воительницу, ибо она была убеждена, что поздравлять ее не с чем. Сейчас она проклинала ту минуту, когда решила взять громкий псевдоним, надеясь победить на этом, самом необычном за много лет, турнире, в присутствии иностранных гостей — и вот вместо этого на глазах у всех потерпела поражение. Теперь ее интересовало только одно — кому же ей пришлось уступить.
Этот интерес, разумеется, разделяли и зрители. Не успели они обсудить личность одного финалиста, как все взоры уже сосредоточились на втором, также снимавшем шлем.
Это был молодой человек лет восемнадцати, не отличавшийся от природы ни богатырской статью — ростом он был не выше Элины — ни красотой округлого лица, черты которого, хоть и лишенные явных изъянов каждая в отдельности, вместе образовывали достаточно невзрачную комбинацию. Никто в Роллендале не знал этого молодого рыцаря — однако смутное сходство уже зажгло огонек воспоминания в некоторых умах. Но, подобно своей сопернице, юноша не стал дожидаться, пока подозрения перейдут в уверенность, и, глядя прямо в глаза королю, громко и четко произнес:
— Редрих, герцог Урмаранд!
Все всплески волнения, прокатывавшиеся по трибунам в этот богатый на сенсации день, были сущим пустяком по сравнению с бурей, поднявшейся теперь. Правда, иностранные гости в ней не участвовали, с любопытством взирая со стороны; однако тарвилонцы единодушно пылали гневом. Многие вскакивали с мест, кое-где сверкнули даже обнаженные мечи. Как?! Сын казненного узурпатора, навеки изгнанный из страны, осмеливается вернуться — и не стоять вдалеке бледной тенью, скрывая свое лицо, а победить на Большом Роллендальском Турнире! Какая неслыханная наглость!
Тем не менее, формально Редрих не нарушил закона. На турнир были приглашены желающие рыцари из соседних королевств. Идущие с незапамятных времен правила провозглашали, что на время турнира прекращаются все распри и преследования, все участники равны и охраняются законом Тарвилона. Но все равно, какая наглость!
Меж тем молодой герцог стоял неподвижно под шквалом проклятий и оскорбительных выкриков. По его бледному, несмотря на только что законченный бой, лицу текли капли пота, но ни один мускул не дрогнул. Лишь в синих глазах стыла ледяная ненависть.
Пауза затягивалась. Наконец король, понимая, что другого выхода нет, поднялся, чтобы провести церемонию награждения. Редрих шагнул вперед, и взгляд его, точно меч, уперся в лицо Анриха. Молодой герцог должен был получить награду из рук человека, пусть и не виновного непосредственно в гибели его отца — Анрих был призван на царство уже после переворота — но возвысившего и осыпавшего привилегиями его убийц и подписавшего указ о вечном изгнании Урмарандов.
Король, в свою очередь, не испытывал той ненависти, которой пылали теперь его подданные. Не будучи тарвилонцем, он не особо интересовался подробностями внутритарвилонских распрей, которые привели его на трон. Возвышая сторонников Кандерлиндов и преследуя урмарандистов, он просто выполнял соглашение с приведшей его к власти партией и упрочал свое положение. Поэтому вначале он почувствовал не столько гнев, сколько смущение из-за неловкости ситуации; однако королевское смущение быстро переходит в гнев.
За те несколько секунд, что враги молча смотрели друг на друга, король, как ему казалось, нашел верный тон. Поначалу он собирался произнести поздравление подчеркнуто сухо и официально, но — это слишком напомнило бы слова, обращенные маршалом к Элине, и тем уравняло бы девчонку — хотя и слишком дерзкую, однако общую любимицу во дворце и гордость графа Айзендорга
— с отпрыском преступного рода, изгнанником, самим своим появлением в Роллендале нанесшим оскорбление короне. Поэтому Анрих произнес поздравительные слова откровенно насмешливым тоном, словно Редрих не победил в честной борьбе, а публично опозорился, и гневные выкрики были притворными, а теперь, вслед за словами короля, должен грянуть взрыв хохота.
Урмаранд выслушал это, по-прежнему не меняя выражение лица, и лишь один раз губы его дернулись. Настал черед вручения призов — золотого медальона, меча с драгоценным камнем на рукояти и кошеля с монетами. Когда король протягивал кошель, тесемки его были развязаны; к тому же Анрих разжал пальцы за мгновение до того, как Редрих принял приз. Монеты посыпались на арену; в руках молодого герцога остался пустой кошель. Зрители радостно загоготали и приготовились смотреть, как Редрих будет ползать в пыли перед королевской ложей, подбирая деньги.
Но молодой человек не доставил им такого удовольствия. Он швырнул кошель на землю, повернулся, и, по-прежнему сжимая в руке рукоять призового меча с алым рубином, зашагал прочь.
В этот момент Элина сделала шаг по направлению к нему.
— Герцог!
Урмаранд обернулся, готовый к новому оскорблению. Трибуны замерли, ожидая, какой укол припасла для врага острая на язык дочь Айзендорга.
