Кши-На — душа нараспашку. В Кши-На любят ажурные решётки, зелёные изгороди, шпалеры, сетки, увитые плющом. Показывают собственные дворы всем желающим смотреть, даже крестьянские хозяйки хвастаются непременными клумбами под окнами домишек, играющими детьми, весёлой жизнью…
Лянчин отгораживается. Здешняя местность изобилует известняком и песчаником. В Кши-На этот камень идёт на строительство домов и своеобразный дизайн дворов, чем-то напоминающий альпийские горки — на мощёные дорожки, на которых побеги трав пробиваются между прихотливо уложенных каменных плит… В Лянчине, по крайней мере, на первый взгляд, каменные плиты идут на заборы. Каждый забор — как крепостной вал: высотой в человеческий рост и больше, с калитками или воротами из массивных, плотно подогнанных досок, с бойницами шириной в ладонь, длиной в две — закрытыми с внутренней стороны глухими заслонками. Дом лянчинца — крепость, в нём можно, я подозреваю, выдержать правильную осаду. Крыши домов и верхушки садовых деревьев еле виднеются над заборами.
Деревенский трактир — форпост. Каменная кладка — как на крепостном бастионе. Окошки — бойницы, двери, похоже, рассчитаны уцелеть при ударе тараном или выстреле из базуки. Конюшни для проезжающих — за частоколом. Колодец облицован камнем. Двор мощён, трава не растёт между булыжниками. Сада и цветочков вокруг трактира нет — ничто не должно закрывать обзор, если потребуется стрелять из окон, не иначе. На наш отряд смотрят из-под прикрытия — я понимаю нервозность Ри-Ё, но для южан это, кажется, в порядке вещей.
Храм Творца — вполне в том же милитаристском стиле. Отличается от гражданских построек вратами, отлитыми из чугуна, тяжёлыми опускающимися створами за вратами, стенами из красного песчаника толщиной в метр… В небо, вернее, в метафизические Небеса, он не устремлён, хоть и высок: врос в землю, как старое дерево на семи ветрах, неколебим — скала, утёс… Над входом, в овальной розетке, залитой синей эмалью — рельефный лик Творца-Отца, суровый, как Спас чистого письма, с тонким, умным, жестоким скуластым лицом, с хмурым заломом бровей над прицеливающимися чуть раскосыми глазами… Манера художника довольно-таки условна, реалистические изображения в Лянчине не жалуют — но безупречно выразительна. За головой Творца — солнечный диск, ощетинившийся стилетами лучей; для землянина похоже на нимб. Кровля увенчана короткой круглой башенкой, над ней — шпиль как штык. На штыке — восьмиугольная звезда Элавиль: солнце — лик Творца днём, Элавиль — его бессонный взгляд ночью.
Стены — спасать своих. А взгляд божества — карать чужих, грешников, отщепенцев, раскольников. Надёжность религиозных догм поддерживается страхом. Лица девочек-воинов гаснут, когда мы проезжаем мимо храма. Смуглянка в цветном платке вздыхает, как всхлипывает. Кто-то за моей спиной шепчет: «Отец милостивый, прости рабыню твою, недостойную, грешную и упрямую…»
— Тут никого не режут? — спрашивает Юу, передёрнувшись.
— Только волю, — отвечает Ар-Нель. — Вот, видите ли, милейший Господин Л-Та, эти отважные люди, решившие идти на смерть, уже подавлены мыслями о потустороннем возмездии. А ведь они шли в бой за своего бога — как он может карать их за боевые раны?
— Как ты это хорошо сказал, — говорит Анну. Возвысив голос, обращается к своим людям. — Вы — не грешники! Вы — праведники! Вы божье дело делаете, вы за справедливость, против вранья, подлости, предательства! Не сметь раскисать!
Лянчинцы выпрямляются в сёдлах.
Мы минуем деревню — и нас провожают взглядами, полными облегчения.
— Прайд не любим плебсом, — замечает Ар-Нель.
— Зачем Прайду любовь плебса? — фыркает Эткуру. — Зачем пастушьим псам и самому пастуху любовь овец? Кто вообще их спрашивает? От них требуются шкуры, сыр и мясо — и всё!
У Ри-Ё вспыхивают щёки. Он бросает из-под ресниц довольно-таки враждебный взгляд на старшего Львёнка — и поспешно отворачивается, чтобы не наговорить резкостей аристократам. Придерживает жеребца, хочет быть ближе ко мне, чем к южанам.
— Плебс — не скот, — говорит Ар-Нель. — Во всяком случае, не овцы. А доверие буйволов или жеребцов их хозяевам весьма желательно — если они не хотят быть убитыми копытом или пропоротыми рогами.
Эткуру вздёргивает подбородок.
— Ча, эти земли принадлежат Прайду. Прайд приходит, куда хочет, и получает, что хочет. Семья Львов — вот чей Юг! Лев одним ударом ломает буйволу хребет!
Ар-Нель пожимает плечами.
— Да. Когда лев один и буйвол один.
Ри-Ё бросает на него быстрый признательный взгляд. Анну хмуро молчит, думает о чём-то. Когда он глубоко задумывается, у него появляется морщинка там, где ни у кого нет — вертикальная морщинка на подбородке слева. Элсу и Кору едут впереди и не участвуют в разговоре, а вот девочки-воины, похоже, прислушиваются. Им неспокойно — но кто был бы спокоен на их месте!
Мы едем между вспаханных полей. Они ещё совершенно черны — трава обрамляет их яркой зеленью.
Работают люди, и с ними — небольшие, красно-рыжие буйволы местной породы. Рога у них — как гнутые клинки, попасть на такие — мало не покажется, но морды мирные и усталые. Буйволы тянут плуги с привычным терпением, их хозяева при виде нашего отряда кланяются земно; Эткуру бросает на Ар-Неля победительный взгляд:
— Буйволы! Ты сказал — буйволы! Вот что могут буйволы — пахать!
— Да, — отвечает Ар-Нель кротко. — Обрезанные.
Юу смеётся, Ри-Ё улыбается и смотрит на меня, приглашая посмеяться тоже — у него совершенно удовлетворённый вид. Усмехается даже Анну.
— Ча спорит, как гуо, — говорит Эткуру возмущённо.
— Ча спорит, как северянин, брат, — возражает Анну. — Ничего не упускает. Будь я Лев Львов — сделал бы Ча советником.
— Ах, дорогой друг, — улыбается Ар-Нель, — как ты мне польстил! Я думал — любимой рабыней…
— Одно другому и не мешает, — язвит Юу.
— Не в Лянчине, — отзывается Ар-Нель. — Взгляните-ка вокруг, Уважаемый Господин Юу. С тех пор, как мы пересекли границу, вы всё время видите вокруг множество южан, имеющих право голоса, не так ли? Среди них — дамы?
— Это шутка? — хмыкает Юу.
— Нет. Я тоже их не вижу. Мне представляется, — продолжает Ар-Нель задумчиво, — что бойцы нашего эскорта — единственные свободные дамы на территории Лянчина.
— Это не надолго, — тихо говорит Анну, и все смолкают, глядя на дорогу.
Я наблюдаю.
Я думал, что нам придётся добираться до Чанграна с боями или, во всяком случае, в обстановке крайнего неприятия. С неприятием всё хорошо — но, похоже, к девушкам-бойцам оно не имеет отношения. Здесь просто активно не любят представителей Прайда. И боятся. Крестьянам всё равно, женщины волки или мужчины — и те, и другие воспринимаются как опасность и зло.
