– Правильно, – Рорк снова оглянулся на караван и нахмурился. – Слушай, Лок, мне надо вернуться к каравану, приготовить бумаги для предъявления у ворот. А тебе нужно поехать к бабушке. Ты сумеешь найти ее дом?
– Если улицы не перестроили за последние сорок лет, – рассмеялся я. – Проехать мимо храма Феникса, через две улицы свернуть на восток, а потом на север вдоль Мясницкого Ряда. Дальше вверх по холму, четвертый дом направо.
Рорк уважительно взглянул на меня:
– Ты будто всю жизнь прожил в столице.
– Спасибо тебе. Ты был очень добр ко мне во время пути, – тихо сказал я. – Ты не заглянешь меня навестить, если у тебя будет время? И Кроча приводи…
– Этот пес, пожалуй, сам тебя отыщет, так ты его забаловал, – ободряюще улыбнулся Рорк. – А я найду тебя после Медвежьего праздника, если тебя не отправят в Быстрины морем. Я думаю, у Хаскелла найдется для тебя работа в первом же караване, уходящем на запад.
– Если ты не придешь, я сам заявлюсь к тебе в Умбру, – я с удовольствием увидел, что он захлопал глазами, услыхав от меня название любимой таверны рейдеров. – Видишь, я запомнил все твои рассказы о Геракополисе.
– Молодчина, хотя я что-то не припомню, когда это я рассказывал тебе об Умбре.
– Я тоже не помню, но откуда бы мне о ней знать, если не от тебя? – я пожал плечами. – Пока, Рорк! Привет от меня Ирин. Счастливого Медвежьего дня!
– И тебе того же, парень. Смотри, не оттопчи ножки принцессам, когда станешь танцевать в приличном обществе!
– Не оттопчу, будь уверен! – я тронул поводья Стайла и направился к столице Империи. В ворота города я въехал в толпе приезжих, и стражник, подпирающий ворота, даже не удостоил меня взглядом. По узким мостовым Старого города я пробирался, держа курс на высокий шпиль храма Феникса. Улица Богов оказалась широким бульваром, проехать по которому было нетрудно.
Я свернул с него, где следовало, и легко обнаружил Мясницкий Ряд по стекающим вдоль водостоков кровяным ручейкам. Въезжая на холм, я начал отсчитывать дома, нашел четвертый, нахмурился и пересчитал еще раз. "Дедушка точно говорил: четвертый справа, но не этот же… уж слишком он велик!"
Адин всегда отзывался о матери моего отца очень сдержанно, хотя порой и высказывал сомнение в том, что женщина из Харика могла найти свое счастье в Геракополисе.
Я отлично знал историю этой харикской девушки, вышедшей замуж за столичного торговца, но из рассказов дедушки мне представлялось, что покойный муж Ивадны торговал на базаре медными горшками.
Немного обескураженный размерами трехэтажного здания, я спешился и уронил поводья Стайла на землю. Этот особняк, конечно, не мог принадлежать вдове базарного торговца. Земля вокруг него скрывалась за стеной, но за ней виднелись деревья красивого сада. Судя по звону воды, падающей в пруд, там даже фонтан!
Стекла в окнах были для меня не в новость: в Быстринах я видел их в доме лорд-мэра, но такие парчовые занавеси, как здесь, и ему оказались бы не по карману. Даже восторженные рассказы тетушки Этелин не передавали величия этого дома!
Я еще раз пересчитал дома: все правильно, четвертый, но я с трудом заставил себя взяться за шнур звонка, висевший рядом с воротами. Звонок прозвучал громко, как тревожный колокол, и мне ужасно захотелось удрать. Я уже не сомневался, что попал не туда.
Может, я бы и убежал, но не успел отзвенеть колокольчик, как послышался звук открывшейся в доме двери. По песчаной дорожке к воротам подошел старик в компании двух собак, немногим меньше Кроча. Я улыбнулся ему, но на его кислое лицо не хватило бы и целого улья меда.
Старик оперся на массивные засовы ворот:
– Кто ж ты такой будешь? – ворчливо осведомился он.
– Я Лахлан. Я приехал из Быстрин повидать свою бабушку Ивадну и сопровождать ее на бал у императора, – я гордо выпрямился, жалея в душе, что не догадался смахнуть дорожную пыль с сапог. – Она посылала за мной.
– Так-таки посылала? – старик поскреб свою бо-роденку. – И кто же тебя прислал?
Я нахмурился:
– Меня прислал мой дед Адин, мастер клинка из Быстрин. Он назначил состязание между мной и моими братьями, и мне выпала честь ответить на ее приглашение.
На рукаве у старика я рассмотрел нашивки, показывающие, что он уроженец Герака и служит у Ивадны садовником. Садовник продолжал допрос:
– Стало быть, ты один из сыновей Кардье? А может, ты из выводка Дрискола?
– Я сын Кардье, сэр! – я только теперь понял, что он надо мной издевался.
– Пятый за неделю! Знают, что у нее доброе сердце, так каждый сирота и набивается в незаконные детки к Кардье или к Дрисколу! – старик отступил от ворот и махнул на меня рукой:
– Пошел вон, пока я собак на тебя не спустил! До Медвежьего дня еще целая неделя, рано просить милостыню! – он повернулся и заковылял к дому.
Смущенный и рассерженный, я снова дернул шнур звонка, и звук колокольчика заставил садовника застыть на месте.
– Слушай, Позор Герака, я буду дергать эту веревку каждые три вздоха, пока ты не доложишь своей госпоже о моем прибытии! Я Лахлан, и я здесь по ее приглашению!
– Убирайся, попрошайка, убирайся! Я не стану тревожить ее из-за такого, как ты.
Он повернулся ко мне спиной и зашагал к дому, бормоча что-то своим собакам.
Чуть ли не изрыгая пламя от злости, я развернулся и свистнул Стайла. Мерин подбежал ко мне, и я вскочил в седло. Разворачивая коня, я последний раз оглянулся на дом, прежде чем вернуться к каравану, и увидел, что старик что есть мочи поспешает к воротам. Обе собаки неслись вперед, обгоняя его, и то, как они пожирали меня глазами, виляя хвостами изо всех сил, не обрадовало меня.
Я решил, что старик гонится за собаками, но он протянул ко мне руки:
– Подождите, молодой хозяин, постойте!
Ждать мне не хотелось, но я отозвался довольно сдержанно:
– Что еще, добрый человек?
– Я ваш свист-то узнал, как не узнать! И собачки узнали. Это уж от Адина к вашему батюшке перешло, а там и к вам! – старик покосился на меня. – Вы сынок Кардье, это точно, как солнце восходит на востоке!
Он отпер ворота и широко распахнул их передо мной:
– Добро пожаловать в Геракополис, мастер Лахлан. Надеюсь, вам у нас понравится!
Старик уговорил меня сойти с коня и подхватил поводья:
– Отведу вашу лошадку конюху, мастер Лахлан, – он подмигнул мне, и я понял, что приобрел его благосклонность. Однако меня, правда, смущало то, сколь пышно он меня именовал.
– Зови меня лучше Локом, так меня все называют, – попросил я.
Один из псов ткнулся лбом ко мне в ладонь, пришлось почесать его за ухом.
Садовник понимающе кивнул седой головой и тут же затряс ею, выражая отчаяный протест:
