Владимир Холкин - Авгур

— Андрей! Андрюша, посмотри на меня!

Он вздрогнул и поднял голову. Мама стояла рядом и трясла его за плечо. Лицо у нее было белое, а голос почти срывался на крик.

— А? Что случилось?

— Я тебя уже минуту трясу! А ты уставился на эту дрянь и не слышишь…

Андрей невольно вздрогнул.

«На эту дрянь…»

Ну, правильно, а что он хотел? С точки зрения нормального человека…

Он отчаянно пытался осмыслить тот поток информации, который обрушился на него, словно прорвало неведомую плотину. В один момент исчезла стена, которая до сих пор не давала видеть.

Значит, есть четыре базовых цвета, примерно как группы крови. Синий, красный, желтый, зеленый. Плюс примеси и оттенки. Каждый рисунок на руке уникален, двух одинаковых не бывает — сочетание красок, переплетение волокон…

Единожды проявившись, узор уже не меняется. Программа на жизнь, записанная штрих-кодом. Линии судьбы в цветном исполнении. Мечта сумасшедшего хироманта…

Да, узор стабилен у всех.

Но иногда попадаются исключения.

Рисунок у Андрея мерцает.

И он не успел понять, что это должно означать…

Андрей осторожно скосил глаза. У мамы «паутина» была яркая, густо-синяя — тот самый ультрамарин, которым дети рисуют море. Редкие вкрапления желтого и зеленого на этом фоне были мало заметны. В отличие от обычной татуировки, линии были четкие и совершенно не расплывались. Тонкие нити, бережно вживленные в кожу.

— А ты сегодня дома? — спросил Андрей, чтобы нарушить паузу. — Я почему-то думал, что в вечернюю смену.

— Нет, я в магазин ходила. Вспомнила, что у нас даже хлеба нету.

Она тяжело опустилась на табуретку. Глаза были красные, воспаленные, как будто она совсем не спала. Или недавно плакала.

— Ну, и как там?

— Где? — не поняла мама.

— Ну, на улице. Высохло все уже?

— На улице? Да, подсохло. Соседку встретила с девятого этажа. Кажется, уже весь дом знает… — она запнулась.

— Да? И что говорят?

— Да пусть говорит, что хочет! — мама неожиданно разозлилась. — Дура набитая, прости, Господи…

Она добавила непечатное выражение и, испуганно ойкнув, приложила ко рту ладошку. Это было настолько на нее не похоже, что Андрей рассмеялся. Мама тоже неуверенно захихикала. Андрей решил закрепить успех:

— А покушать можно чего-нибудь? С голоду помираю.

Она засуетилась и потащила что-то из холодильника. Андрей шагнул на балкон и подставил лицо вечернему солнцу. Небо было безоблачным, и даже не верилось, что ночью была гроза. Двумя этажами ниже стоял мужик в застиранной майке без рукавов. Он курил и стряхивал пепел через перила. На мощном предплечье был хорошо заметен синеватый узор с травяным оттенком.

Андрей задумался — каким образом удается хранить секрет до самого выпускного? Ведь заговор такого масштаба просто обречен на провал. Кто-нибудь проболтается в любом случае — по пьяни или просто по доброте душевной. Расскажет детишкам, что с ними будет. Ну, а дальше сплетню не удержать…

Нет, подумал Андрей, здесь явно не все так просто.

И тут же понял — заговор, на самом деле, не существует. Любой ребенок много раз все слышал открытым текстом. Слышал, но не мог по-настоящему воспринять. Сразу включался некий предохранитель, защитный механизм (природу которого понимают, наверно, только ученые), и новая информация растворялась в памяти без остатка. Словно кусок рафинада в горячем чае. Оставался только привкус, неясное ожидание чуда. Ну, или бессознательный страх, порождающий детские страшилки про «красную руку»…

И только в последние дни перед выпускным, когда трансформация уже назревала, замечания взрослых стали доходить до Андрея. Как тогда, в разговоре с Хомяком на лестничной клетке. Интересно — запомнил бы Андрей объяснение, если бы Серегу не перебили? Впрочем, теперь-то какая разница…

Он вернулся на кухню.

Потом они сидели, доедая котлеты, и мама уже почти спокойно рассказывала, как она мечтала, чтобы узор у Андрея оказался зеленым. Он ведь много читал и учился почти без троек, а если бы не ленился, мог бы и медаль получить, ведь не зря же Наталья Викторовна вчера говорила! И маме рисовались радужные картины, как Андрей поступит в престижный вуз и станет большим ученым. Все ведь знают, что в институтах (в гуманитарных особенно) зеленым отдают предпочтение… Ну, да, официально это не говорится, но первым делом обязательно смотрят на руку. Кстати, отец Андрея тоже из этих — узор у него красивый, изумрудного цвета. Этим он маму и покорил — умный был, ничего не скажешь, хотя и сволочь…

— Зеленые — лохи, — важно сказал Андрей, вспоминая надпись на стенке. И мама опять смеялась, и уже почти перестала вздрагивать, когда взгляд натыкался на его мерцающее предплечье. Она призналась, что людей с нестабильным узором не встречала ни разу в жизни, и все ее представления почерпнуты из кухонных разговоров. Она вообще, если честно, считала, что это сказки, городские легенды, и поэтому на школьном дворе напугалась жутко…

— Погоди, — перебил Андрей, — а можно чуть-чуть подробнее? Почему ты, собственно, напугалась? Кто сказал, что мерцающие — плохие? Сама же призналась — их толком никто не видел.

Она пробормотала что-то насчет страшилок, которые гуляют в народе. Вроде и глупость, и чуть полнейшая, но все равно становится неуютно. Андрей заинтересовался и попросил привести примеры, но она вдруг смутилась, снова отвела взгляд и принялась собирать со стола посуду. И он, увидев, что больше ничего не добьется, перевел разговор на другую тему.

Она рассказала про собственный выпускной, который был в семьдесят девятом. Их тогда тоже старательно напоили, так что момент, когда проступила «татуировка», почти не остался в памяти. Родители довели ее до кровати, и во сне все как-то само собой улеглось по полочкам, разум благополучно примирился с новой картиной мира, а утром разглядывать руку было уже не страшно. Ну, потом еще в паспорте поставили штамп и выдали памятку, как положено… Что? Да, конечно, Андрею тоже поставят, повестка уже пришла.

Мама сходила в комнату и принесла бумажку унылого казенного вида, которая предписывала Сорокину А.С., 1982 года рождения, явиться в паспортный стол. Для сравнения она показала свою «краснокожую паспортину» (еще советского образца, с серпом и колосьями на обложке), где на последней странице была загадочная пометка: ИСИ — I(03). Андрей попробовал расшифровку. Мама вспомнила только, что первая И означает «индекс», а С — это, кажется, «социальный». Ну, или что-то из этой оперы. И вообще, двадцать лет назад, когда ей ставили штамп, она была юной романтической девушкой и не желала разбираться в бюрократических закорючках. Если Андрею нужны такие подробности, то нехай он обращается к паспортистке. В конце концов, они там для того и посажены. Андрей пообещал, что обязательно обратится, потому что он серьезный молодой человек и желает все выяснить досконально.