О, если бы богатство было человеком, я бы убил его! Разве ложка чувствует вкус каши?.. Мы построили себе сказочное окружение не благодаря своему умственному развитию, а подчиняясь воле Ремольта, и поэтому не сумели как следует наладить свою жизнь, сохранить непритязательность предков и тем упрочить дни радости. Обычные труженики — уже не простые труженики, а хозяева рабов и скоро роскошь также омрачит им голову и оледенит сердце, ибо довольство и богатство, не уравненные с духовной культурой, подавляют добрые чувства, делают человека черствым и недоступным для тех, кто нуждается в помощи.
Восстание рабов на юге Гарманы — доказательство нашей слабости и обреченности рабовладения. Было время, когда мы с радостью передавали наши достижения заморским друзьям, государства эти потянулись к культуре и знаниям, но ведь все, решительно все гарманское они перенять не могли, иначе лишились бы своей самобытности, как, может быть, ее лишились мы из-за вмешательства Ремольта… По-видимому, существуют такие законы жизни, которые сильнее любого принуждения. Вот почему, наверно, остались у нас от предков мечи, копья, луки со стрелами, кое-что из старой, удобной одежды. Роза не согласится стать дубом, хотя он и ближе к солнцу.
— Ремольт был создателем, — тихо, как бы самому себе, сказал Никор. Но Урс Латор услышал его.
— Да, — тут же отозвался он, — однако Ремольт создал из нас верхохватов, которые назавтра позабудут все, что знали сегодня. Не забудем, пожалуй, только богов и злых духов, подкинутых нам для того, чтобы видеть разницу между добром и злом.
— Вы против богов, эрат?
— Думаю, человек сначала должен поблуждать в религиозном тумане, перебеситься в войнах, прежде чем дорасти умом до высокой культуры и великих знаний. Конечно, слепая вера притормозит всеобщее движение, но знания все равно будут расти и шириться, ибо никакими цепями не удержать ход времени… Жаль только: время это пробежит мимо, пока мы будем бороться с нашим несчастьем.
— И что же нас ждет? — осторожно спросил Никор. Синий Пустынник склонился над столом, потом, взявшись за голову, отошел к разлому в верхней части стены.
— Ничего, — сказал он наконец слабым голосом, — если люди стойко перенесут выпавшие на их долю испытания.
— В последнее время я стал замечать раздражительность, непонимание простых вещей, частую головную боль… Это начало?
— Да. Но все скоро пройдет, все войдет в норму. Главное — не поддаваться тому, что будет тянуть назад. Хотя наиболее слабые поддадутся, Никор. Среди них будут ученые и гнофоры, будут великолепные мастера, ремесленники, ваятели, землепашцы… Они забудут, что знали благодаря внушению, и мы не сможем восстановить их достижения… Они или другие, не сумевшие противостоять падению, могут уничтожить великие завоевания культуры, и потому необходимо завоевания сберечь для будущих поколений. От нас потребуется много усилий и много терпения… Однако вы, кажется безучастны к моему зову, эрат?
Никор виновато вскинул глаза и тут же отвел их в сторону.
— Н-не знаю…
— Так… А ведь при Арисе Юрконе вы были не только смелым, как говорят, но и преданным делу первых примэратов. Что же с вами случилось, Никор?
Никор молчал. Не признаваться же этому властному незнакомцу в своем страхе перед гнофорами, в отходе от борьбы дабы выжить. Унизительнее всего сознание правоты Пустынника, хотя говорит тот слишком уж по-ученому и туманно. Вот у гнофоров все ясно: они обещают жизнь и ограждение от всяких бед. Латор же не предлагает ничего, кроме отдаленной надежды на будущее. А какое оно, это будущее?
— Не понимаю вашего молчания, Никор, — прервал мысли тихий голос. — Надеюсь, служители неба не успели заставить вас думать по-своему?.. Уж не собираетесь ли вы стоять в стороне и оберегать свою жизнь ценой совести?
— Я не предатель! — вырвалось у Никора. Он вскочил с места. — Я никогда не был предателем! На моей совести нет ни одной жертвы, руки мои чисты, эрат!
— Если бы было иначе, я бы не разговаривал с вами здесь. Я хочу вернуть вас на прежнюю, честную дорогу, Никор. Она трудна и опасна, однако необходима для Страны. Поймите: скоро все гарманы, верные делу первых примэратов, поднимут мечи против наместников богов и Маса Хурта — и победят в этой борьбе!..
— Боги! Какая еще борьба? — простонал Никор. — Ну враждовали раньше, дрались за власть, а теперь же власти примэратов нет!
Урс Латор покачнулся и прислонился к стене.
— Есть более опасная власть, — тише обычного произнес он, — и ее… надо сбросить с плеч народа…
Пустынник болен. Болен, пожалуй, серьезно. Никор не раз подмечал, как он держался за голову, голос его понижался чуть ли не до шепота, дыхание становилось учащенным и прерывистым. Никор окончательно убедился в своем подозрении, когда его таинственный собеседник отошел в темноту полуразрушенного помещения, выпил какого-то снадобья, потом снова прислонился к стене и облегченно вздохнул.
— Мне нужны надежные люди, Никор, но вижу…
Через разлом посыпались мелкие камни и песок. Чья-то неясная тень метнулась на слабо освещенном полу. Урс Латор на мгновение замер, затем выхватил меч и бросился по груде обвалившихся камней к этому разлому. В комнату вбежали его люди.
Никор заблудился в запутанных ходах и долго шел наугад, а когда, наконец, выбрался наверх, прежде всего увидел коня, потом Латора. Пустынник сидел на обломке колонны и слушал старика Рама, стоявшего рядом с виноватым видом.
— Мальчишка, — пояснил Урс Латор, поднимаясь навстречу Никору. — Как он оказался здесь? Мало надежды, что он не выболтает первому встречному о Синем Пустыннике и его столичном госте. Но хуже всего то, что он мог слышать наш разговор с эратом!
— Сплоховал я, — Рам сокрушенно покачал головой: — Стрела едва задела левое плечо. Не больные б ноги, догнал бы его. Поодиночке, по двое возвращались из леса соратники Пустынника. Никто из них не нашел мальчишку.
— Плохо, — сказал Урс Латор и взглянул на Никора. — Вы немедля покинете храм, вам сейчас незачем делить с нами опасности. Но думаю, мы еще встретимся и продолжим разговор. Вы не предатель — это главное. А страх пройдет. Прощайте.
Старый Рам подвел коня и передал поводья Никору. Тот вскочил в седло.
— Проводите эрата до дороги в старый город, — попросил Рама Латор, — и возвращайтесь обратно: у нас много дел.
— Может, дать сигнал сбора? — спросил Рам. — Вызванные люди могут запоздать, а рисковать мы не имеем права.
Никор ничего не понял из этого разговора, да, собственно, он не слишком-то и прислушивался. Он думал только о том, чтобы поскорее уехать отсюда, забраться снова в свои четыре стены и не высовывать оттуда носа. Но и другая мысль не давала ему покоя. Он понимал правоту дела Синего Пустынника, и угрызения совести время от времени давали знать о себе. Почему он не с Латором? Почему в стороне? А потом снова боязнь, снова тревога за свою судьбу. Держась за узду, Рам вывел коня к едва приметной тропинке, начинавшейся в полумраке узкого зеленого коридора.
