Ознакомительная версия.
Наконец, она достигла околицы. Здесь, в небольшом доме, девятнадцать вёсен назад родилась единственная дочь у немолодых уже Амиты с Якшей; незачем было старикам возводить хоромы, так и остались в малой усадьбе с огородиком и посадкой малины, из которой летом не вылезала Агна.
Она так и не узнала, что случилось с отцом и матерью. Может, ушли куда-то, когда с большой соседней усадьбы, принадлежавшей родичам жены Ратхая, а стало быть, с особой яростью разгромленной питаровцами, — пламя перекинулось на их скромное хозяйство. Возможно даже, хотели старики добраться до её, Агны, нового дома, да сбились с пути в воюющем (сам с собою!) граде; сидят сейчас где-нибудь под уцелевшей крышей… прячутся в саду или того хуже. Слышится частая пальба огнестрелов; с топотом носятся покрытые копотью всадники, швыряют факелы в ещё уцелевшие усадьбы. А как бежал напролом, всё снося, пылающий индрик!
Стоя над угольями, оставшимися от родного гнезда, Агна старалась не думать о худшем. Губы кусала, чтобы не зареветь в голос, не рухнуть прямо на эту груду догорающих, подёрнутых седым пеплом брусьев и стропил. А потом подняла взгляд к затянутому облачной кисеёй небу. На фоне его, хорошо видимая отсюда, с околицы, чернела девятилучевая звезда — голова Гопалы.
Глядя на неё, женщина приняла решение.
Поднявшись на пологий холм, Агна оглянулась на родной Гопалар — и замерла, ошеломлённая. Чуть ли не весь град был накрыт дымным куполом; лишь самые высокие башенки, навершия с солнцами и петухами выставлялись из него. Разве что гавань речная не была ещё затянута этим маревом да сама река: на Ардве, против обыкновения, виднелось множество цветных парусов. Она догадалась: кто может, спасается на ладьях, плывёт, куда глаза глядят, от пожирающего себя града.
Присмотревшись, поняла Агна: купол-то не простой! Клубы серые, бурые и угольно-чёрные, рдяным и оранжевым подсвеченные изнутри, почему-то не растекались за околицы, висели единой плотной шапкой. И шапка эта разбухала, становилась всё гуще, тяжелее. Казалось, кошмарный груз сейчас раздавит оставшиеся дома. Представилось Агне, что не дым перед ней от усадеб, подожжённых воюющими родами и концами, но ставшие видимыми худшие чувства градчан: ярость, жестокосердие, бешенство мести. Вот они-то и душат, и лишают жизни дедовский град, нависнув над ним непроницаемым колпаком.
Отвернувшись, она побежала дальше, туда, где за пожелтевшим лугом рисовалась, в полнеба, скальная гряда, а посреди неё, в выемке, звездоголовый силуэт бога. Не может быть — неужто всего лишь треть месяца назад, столь полная счастьем, что боялась его расплескать, этой же дорогой шла Агна, и вёл её за руку любимый, и плясали вокруг нарядные, беспечные градчане, и пара серых медведей хранила жениха с невестой от подземной нечисти?! Ах, не уберегли медведи её любовь.
Вот и Сувой, спиральная тропа, огороженная гранитными голышами. Некогда кружить по ней, — скорее к храму, к храму!..
— А ну-ка, постой, девонька.
Кто это остановил бег Агны? Сам столетний Йемо, первый из гопаланов. Стоит на другой стороне Сувоя, в своих белых одеждах, и строго опущены белые всклокоченные брови на сухом тёмном лице.
— Обойди-ка, милая, тропу. Так оно лучше будет.
Поколебавшись — всё же не посмела ослушаться. Пошла Сувоем, стараясь не задеть ни одного камня: плохая была бы примета. А когда одолела тропу, — куда и страх ушёл, и тоска вместе с ним! Даже сердце стало биться ровнее. Тут только, впервые в жизни, поняла Агна: вот для чего выложена спираль на пути к святилищу! Покуда обойдёшь, утишишься, со спокойной душой приблизишься к храму.
По прямой тропке вышла она из центра Сувоя. Но кто это успел подойти, встать рядом со священником? Кривоног, приземист, одет в волчью шкуру; густые тёмно-медные, точно у индрика, волосы до лопаток, такая же борода на всю грудь. Видан-зверун Аранья! Голосом гулким и хриплым, словно из лесной берлоги исходящим, сказал:
— Вот и дождались мы тебя, родная!..
Хотела Агна ответить что-то, поклониться обоим старцам, — но тут над головами раздался, нарастая, громовый треск. Похож он был на кудахтанье огромной железной курицы.
Все трое подняли взгляды. Прямо к лику Солнцебога в синеве проползал двухтрубный летучий корабль. Хмурый, грязный след оставлял он за собой, словно удушливый купол над градом выпустил длинное щупальце с паролётом на конце.
— А не наделает он там дел?.. — первое, что пришло в голову, спросила Агна.
Помолчав немного, Йемо показал рукой на храм: войдём, мол. Но вошли они не через крыльцо, не в молельню со статуей Сурина, а через другой вход. И оказались в малой горенке, где на топчане тесная, будто детская постель была закрыта простым белёным полотном с узорной каймою, а рядом, на дубовом столе, стоял кувшин и лежали на глиняном блюде краснобокие яблоки. Крошечный алтарь на стене вмещал куклу Гопалы, высотой в две ладони, убранную сухими цветами душицы, тысячелистника, клевера и зверобоя. То было жилище первого гопалана.
Усадив гостей на лаву около стола, Йемо предложил ключевой воды из кувшина, хлеба и яблок. Сам же, сев на своё ложе и оказавшись совсем домашним, хрупким от старости дедом, заговорил чуть слышно:
— Наделает, наделает обязательно, милая… только нам бояться сего — ни к чему. Не пошатнут ни он, ни братия его, с подземцами дружная, того, что незыблемо во веки веков.
— А ты ешь, — шутливо насупившись, ткнул пальцем в блюдо Аранья. И Агна, со вчерашнего вечера маковой росинки не вкусившая, с наслаждением впустила крепкие зубы в яблоко. Молодое тело требовало. Но хруст оказался слишком громким, и стала она откусывать по малому кусочку, чтобы не заглушить речь Йемо.
— Скрывать от вас не буду, детушки: неспокойно впереди. Что нашли нас силы подземные, даром не пройдёт. Нам и то откликнется, что души свои в чистоте не сберегли, допустили в них тлен и порчу. А иначе — вся чёрная рать не одолела бы нас. Может, и не возьмут Сувер войной морокуны заморские; но немного лет пройдёт, сами тронемся на юг, будем заселять новые земли. Иным, великим народам начало дадим.
Отпив воды из деревянной чаши, он перевёл дыхание и продолжал:
— От холода уйдём, детушки. Здесь же надолго прекратится всякая жизнь. Морозные ветры задуют, снега выпадут, в лёд обратятся. Подо льдом, с гору толщиной, останутся наши грады. Когда потомки дальние, в иных местах давно живущие, снова праведную жизнь изберут, — тогда лишь придёт в Сувер тепло, растают льды и многие тайны откроются. Тут, под храмом, в подвалах каменных такое хранится! Не людские откровения, божьи. Да и не только тут.
Ознакомительная версия.
