Госпожа дышала. Еле-еле. И каждый судорожный вздох давался ей с огромным трудом. Я застонал.
— Я мог бы сделать ей надрез на горле, — пробормотал я. Такая операция могла бы спасти ей жизнь — но нанесла бы ощутимый ущерб ее женскому самолюбию. Ибо следы выглядят весьма непривлекательно.
Потом я повернулся к девушке — и почувствовал облегчение. И стыд, оттого что облегчение было очень большим.
Солдаты живут.
Бубу скончалась. Только что.
А я опоздал. И меня захлестнула мучительная боль утраты.
— Рядом с ней все время кто-то был, папуля, — сказала Аркана. — Просто ей не захотелось жить дальше. — Она заставила меня сесть на стул.
— О, это я понимаю, Жизнь потеряла для нее смысл. Ведь мы отняли у нее все, что хоть что-то для нее значило. Но пусть даже я знаю здесь, — я постучал себя по голове, — что она хотела покинуть этот мир… Все равно это знание не помешает мне истекать кровью здесь, — я стукнул себя в грудь. Потом глубоко вздохнул и медленно выдохнул. — Найди Сурувайю, попроси ее вернуться.
Когда низенькая шадаритка вошла, я попросил ее:
— Купи как можно больше льда. Я хочу положить в него дочь.
Я прикоснулся к Бубу. Она была еще теплой.
— Зачем? — удивилась Шукрат. — Что ты собираешься делать?
— Отвезу ее в ледяную пещеру. — Нам в любом случае предстояло вернуться, чтобы провести Детей Смерти через равнину и сдержать данное Шевитье обещание. Так что лучше раньше, чем позже.
Белая ворона негромко каркнула, привлекая мое внимание.
— Она первая в моем сердце, — сообщил я вороне. — И если иного способа спасти ее нет, я положу ее там рядом с тобой.
Сурувайя вышла. Надеюсь, ей удастся купить лед. А если кто-либо посмеет помешать ей добыть деньги, то у меня появится искушение переломать кое-кому кости.
Я даже думать не стал, как на месте Капитана я бы отнесся к подчиненному в моем нынешнем состоянии. Есть Бессмертные Слова: «Так надо».
Вскоре принесли первую порцию льда — четверть тонны. Бубу выбрала для смерти идеальный момент и время года. Мы засыпали ее градинами, обмотали толстыми одеялами и накрепко их сшили. Летательный столб Госпожи, перенастроенный на подчинение Аркане, как раз выдержит такой вес.
Меня грыз червь сомнения. Мне не терпелось перевезти девушку под спасительные своды пещеры, пока природа не взяла свое. И в то же время мне не хотелось покидать Тобо и жену: а вдруг им станет хуже, а я не смогу помочь?
— Можешь на меня положиться — уж я сделаю все, чтобы Тобо поправился, — заверила меня Шукрат, — А как только он окрепнет, я заставлю его помочь Госпоже. Если ты к тому времени не вернешься. А теперь иди. И делай то, что надо сделать.
— Пойдем, папуля, — позвала Аркана. — Когда мы наберем высоту, лед станет таять медленнее.
— Да. Шукрат… если что-либо случится… Раздобудь побольше льда. И лети к нам. Может, Шевитья сумеет помочь.
Перед отлетом я зашел к Суврину и рассказал ему о своих планах, чтобы он знал, как следует поступить, если судьба распорядится так, что Костоправ уже никогда не вернется.
До безымянной крепости лететь долго даже при попутном ветре. А когда тебя грызет тревога за самого дорогого тебе попутчика, путь кажется бесконечным. От белой вороны толку не было никакого — если не считать ее аварийным запасом продовольствия. Аркана — дочурка исполнительная и помогает мне даже больше, чем я ее прошу, но она еще слишком молода. Почти все сказанное ею искренне кажется наивным и даже глупым. Впрочем, мне трудно вспомнить то время, когда и я был таким же молодым, азартно мчался по жизни и верил, что правда и справедливость обязательно восторжествуют.
Но свой мысли я держал при себе. После всего, что ей довелось пережить, Аркана вовсе не заслуживала, чтобы ее жизнерадостный оптимизм вступил в неравный бой с моим горьким цинизмом.
Возможно, ее юное легкомыслие служило своеобразной защитой. И оно еще поможет ей избежать преждевременных ударов судьбы. Я знал людей, подобных ей, — тех, кто живет лишь настоящим.
142. Сияющая равнина. Горькие десерты
Вскоре после того, как мы уложили Бубу в пещере древних, всего в нескольких ярдах от ее тетки, меня охватили ужасные мысли.
Прежде всего меня встревожило то, что глаза лежащей неподалеку Душелова словно следили за мной все время, пока мы вносили и укладывали девушку, а Аркана произносила заклинание стасиса. Это были глаза белой вороны.
Паранойя проникает глубоко.
Душелов управляла птицей. И она прекрасно знала заклинания, необходимые для того, чтобы запереть кого-нибудь в ледяной пещере — или освободить пленника. Она могла освободить себя.
Когда эта мысль поразила меня, вороны поблизости не было. Иначе она поняла бы, что я догадался о такой возможности. Но я успел взять себя в руки.
Я долго стоял, залитый слабым, бледным и холодным светом, исходящим неизвестно откуда. Уставясь в никуда, ничего не замечая. Моя девочка. Как трудно поверить.
— Я никогда не знал тебя, дорогая. — По щеке скатилась слезинка. Я вспоминал всех безжалостных и суровых людей, с которыми свела меня жизнь, и гадал, что они подумали бы, если бы увидели меня сейчас. Слезливого старика.
Они могли позавидовать мне — ведь я сумел дожить до старости.
Откуда-то прилетела белая ворона и уселась мне на правое плечо, хлопая крыльями меня по лицу.
— Демон тебя побери! — Прежде она не позволяла себе таких вольностей.
Не знаю, долго ли я упивался жалостью к себе, пока меня не растормошила птица. Гораздо дольше, чем мне показалось. Птица вернула меня в мир суровых испытаний и жестокой боли.
— Аркана. Нам нужно возвращаться. Немедленно. — Пока мы доберемся до Таглиоса, моя разлука с Госпожой продлится уже больше недели.
Но ей предстояло продлиться еще дольше.
Аркана не откликнулась.
— Аркана?
Ее здесь не было.
И леталок не было тоже.
Эмоции — убийцы рассудка.
В тревоге за своих женщин я позабыл, что моя приемная дочь — одна из Ворошков, не обделенных мозгами. И она сама сказала, что будет дожидаться подходящего времени и момента.
Похоже, этот момент наступил и прошел. А в пещере остались только я и растрепанная белая птица.
Я не назвал бы ее совсем бессердечной. Да, она прихватила Ключ от врат, чтобы старик-инвалид не смог уйти с равнины, но не заставила его топать по лестнице до самого верха. Мне нужно было одолеть только часть пути. Мою леталку она оставила на ступенях выше входа в пещеру, обеспечив себе пару часов форы. Ровно столько, чтобы я не успел ее догнать.
Манна Шевитьи быстро надоедает, хотя, отведав ее, первые несколько часов чувствуешь себя превосходно. Жалость к себе и самоедство — горькие десерты. А старейший и дражайший враг в облике белой вороны — далеко не идеальный партнер в заточении.
