Начиная с того момента, когда они сняли дом в городе, Капель погрузилась в нехарактерное для нее состояние вялости и безволия. Она понимала это, и понимает этой ночью, неделю спустя, лежа без сна.
У нее нет ясного представления (и даже смутного) о том, что делать дальше. Вместе со всеми остальными — Чэньяо полон беглецов из Синаня и из других мест — они наблюдают, как через город движутся солдаты с запада и северо-запада, люди с суровыми лицами, верхом или пешие. Некоторые лица кажутся Капели очень юными.
Этим летом армии маршируют по всему Катаю.
Они ловят новости или хотя бы слухи о новостях. Цинь проводит утро на базаре, выпрашивая монетки, хотя в этом нет необходимости. Но он понимает, что люди охотно говорят с нищим калекой, и узнает почти так же много, как и каньлиньские воины по своим каналам.
Капель никогда не спрашивала, что это за каналы. Она слишком благодарна им за присутствие здесь и не хочет вмешиваться. По вечерам они собираются вместе и делятся тем, что узнали.
Они знают, что во дворце Да-Мин устроили настоящую бойню, как и во всем Синане. Сейчас в столице стало тише, но жизнь в городе странная, напряженная, ведь это оккупированный город. «Пригнулся, ожидая следующего удара», сказал кто-то.
Они знают, что император Тайцзу — говорят, теперь он отец-император, — отправился на юго-запад, за Золотую реку. Ими теперь правит Шиньцзу, хотя Синань и Еньлинь в руках мятежников, так что справедливо задать вопрос: можно ли считать, что кто-то правит Катаем?
На северо-западе, недалеко от Длинной стены, была битва. В зависимости от того, кто рассказывает об этом, победу одержали над мятежниками или победили сами мятежники.
Они узнали почти в самом начале путешествия, что Чжоу мертв, и Цзянь тоже.
Снова проснувшись ночью из-за того, что на улице подало голос какое-то животное, Капель думает о войне, о лицах мальчиков в рядах армии, о Катае, об этой стране, куда она приехала много лет назад со своей пипой, с русыми волосами и зелеными глазами, такой юной.
В летней тьме, со звездами в выходящем на юг окне, она принимает решение (или мирится с ним) в своем сердце. С ним снова приходит страх и печаль, но также — облегчение и успокоение, а именно их испытывают люди, приняв решение, не так ли?
Вместе с ним к ней возвращается ясность, ощущение того, что она может во всем разобраться, строить планы и делать выбор, а потом и следующий. Во-первых, никого из четырех мужчин, сопровождающих ее, нельзя обременять этим. Это ее решение, и должно касаться только ее одной, думает она.
Капель засыпает.
Утром, когда мужчины уходят, кто куда: на базар, за товарами для дома, в поисках новостей, она велит одному из слуг вызвать паланкин и отправляется в контору некоего торговца, одна.
Он почти наверняка надул ее, предложив низкую цену за нефритовое ожерелье и золотую брошку в виде дракона, но она думает, что не слишком нагло. Вероятно, его напугала ее манера поведения и небрежное упоминание о каньлиньских воинах, ожидающих ее дома.
Она делает еще одну остановку, заключает еще одну сделку и возвращается домой раньше остальных.
В этот вечер у себя в комнате она требует принести кисть, тушь и бумагу, и позже, при свете фонаря, пишет одно письмо, адресованное всем четверым.
Чэньяо, пишет она, — хороший город, в котором может пока пожить Хвань. У них с Цинем будут деньги (результат первой сделки этим утром), чтобы содержать этот дом, покупать еду, жить… если война не продлится вечно.
Она понимает, что каньлиньские воины не возьмут у нее денег. Их наняла и им заплатила Вэнь Цзянь. Еще одна странность для Капели заключается в том, что появлением этих двоих, — которые сыграли для нее такую большую роль этим летом и спасли ей жизнь, — она обязана не только Таю (которого она теперь покидает), но и Драгоценной Наложнице, которая умерла.
Она благодарит их поименно: Сы Таня и молодого Чжун Ма. Она просит их принять ее благодарность и передать ее их наставникам в святилище. А также, если они будут так добры, передать такую же благодарность и слова прощания господину Шэнь Таю, который послал их к ней, если им снова доведется его встретить.
Все это очень печально, и ей приходится писать эту часть медленно, с трудом. Но какой женщине когда-либо была обещана жизнь без печали? По крайней мере, она не сидит над мраморными ступенями в ожидании, пока жизнь уходит…
Он просил ее этого не делать, когда уехал домой после смерти отца. И, в конце концов, оказался у Куала Нора, среди призраков. А она оказалась у Вэнь Чжоу.
О, нет, думает Капель. В конце концов она оказалась здесь.
Она заканчивает письмо и откладывает кисть в сторону, потом дует на иероглифы, пока сохнет тушь. Оставляет его на письменном столике, встает, берет деньги, полученные сегодня, и кладет большую часть на столик.
С ними все будет в порядке, думает она. Если война не продлится слишком долго…
Она выглядывает из окна. Видит летние звезды. Пора! Она не переоделась в ночной халат, поскольку не собирается ложиться спать. Ей нужно уйти тихо, но нанятый ею паланкин уже должен ждать за дверью, а домашние привыкли к ее беспокойным ночам. Все должно пройти гладко.
Она берет ту часть денег, которую оставила себе, и маленькую сумочку с драгоценностями, которые ей понадобятся для путешествия. Долгого путешествия. Трудного. Она наняла двух телохранителей, заплатила им треть обусловленной суммы и договорилась о том, чтобы присоединиться к довольно большому каравану, который отправляется в путь с восходом солнца. Двое телохранителей — это ее вклад в общую безопасность. Так принято.
Всегда какие-нибудь караваны покидают Чэньяо. Во время беседы этим утром ей показалось, что предводители этого каравана знают, что делают, и это хорошо. Конечно, полная безопасность невозможна, особенно теперь и для женщины, но ее и нет на свете. Капель жалеет, что не взяла свою пипу, это ее огорчает.
Возможно, она найдет инструмент по дороге. Пора идти. Капель тихо подходит к двери и открывает ее в темный коридор. Она помнит, что ей нужно перешагнуть через третью ступеньку на лестнице вниз. Она скрипит. Сегодня утром проверяла.
Оказывается, это не имеет значения.
Все четверо стоят в коридоре: Хвань, Цинь, оба каньлиньских воина. Они в дорожной одежде.
— А, хорошо, — говорит Сы Тянь. — Мы только что решили вас будить. Паланкин уже стоит на улице. Нам надо идти, если мы хотим присоединиться к каравану до его отправления.
У нее открыт рот. Хвань держит в руке свечу, заслоняя ее ладонью. Она видит их лица. Удивительно, но все они улыбаются.
