Я глубоко вздохнул. Да. Оставалось последнее дело.
Глава двадцать седьмая
ПОСЛЕДНИЕ ЧАРЫ
Теперь почти нечего было бояться среди руин этого проклятого города и катакомб внизу. Я прихватил с собой клинок Равелина и направился обратно по улицам, туда, где чернел вход в логово Равелина. Я шел так уверенно, словно двигался по улицам Ориссы. Я спускался по ступеням вниз, вниз, вниз, понимая, что я первая жертва принца, которой удалось сделать это. Я миновал распростертое тело Грифа, подумав, может, сыпануть на него горсть земли, но не стал. Слишком много зла совершил этот человек, чтобы его дух упокоился с миром; он заслужил, чтобы скитаться по этим подземельям вечно.
К причалу по-прежнему была привязана черная лодка. Я отвязал ее и ступил на палубу. Несомый течением, я вырулил лодку к черной пасти пещеры. Пройдя ее, я оказался в темной реке, несущей воды вниз, к Ирайе. Судно слушалось малейшего моего движения.
К городу я приблизился уже перед самым рассветом. Мне хотелось поскорее оказаться в своем дворце, где, наверное, мучилась неизвестностью Омери. Но я понимал, что сейчас должен встретиться с Яношем, и не только ради моего народа, но ради всех тех, кто порабощен магами. До сего дня я не мог себе представить, чем может кончиться наше с ним противостояние. Но ради спасения моей души я молился, чтобы намерения мои были чисты и не запятнаны желанием мести.
Когда над спокойной водой показался дом Яноша, я швырнул в реку кинжал Равелина. В рассветных сумерках сверкнуло магическое лезвие и исчезло. Я пришвартовался к тому же месту на причале, где раньше стояла лодочка той плачущей женщины. Никаких слуг или охраны нигде не было видно. Я прокрался по ступенькам вверх и с удивлением обнаружил, что одна из дверей дома открыта настежь. Может быть, подумал я, это тот самый последний дар, обещанный мне Халабом? Я проскользнул внутрь, не зная, насколько близко я могу подобраться к Яношу, пока его заклинания не протрубят тревогу, и продолжал осторожно двигаться вперед, подобно хорьку, вышедшему на охоту. Факелы и лампы, освещающие это громадное здание, догорали, но за окнами уже занимался рассвет, становилось все светлее. Удивление мое все возрастало, поскольку по-прежнему не встречались ни охрана, ни слуги. Наконец я добрался до внутреннего двора и расположенной там башни, где должен находиться Янош. Я поднялся по ступеням к спальне Яноша, находящейся под кабинетом, где творил он свои заклинания.
Янош, раскинувшись, лежал на огромной кровати. Он был один. На нем была лишь шелковая набедренная повязка. Он крепко спал, так крепко, что я подумал, уж не заколдован ли он. И моя решимость куда-то пропала. Я застыл, словно угодив в трясину, в ногах у его постели. И тогда я тихо произнес его имя. Янош резко открыл глаза, мгновенно перекатился на бок и вскочил на ноги, готовый к броску, как смертельно опасный леопард.
Он мгновенно понял, что произошло.
— Ты убил его? Ты убил Равелина? — В голосе слышалось недоверие. — И я ничего не почувствовал? Как это могло быть?
Я не отвечал, лишь потрясенно смотрел на Яноша. Всего два дня назад я удивлялся, как он постарел. Но теперь он выглядел так, словно несколько десятилетий прошло с того момента, как мы смотрелись в зеркало в кабинете наверху. Там, где волосы были лишь тронуты сединой, свисали седые космы, а лицо избороздили морщины семидесятилетнего старика. Но еще хуже того — в облике Яноша проступило и зло, то самое зло, которое я видел в лицах Равелина и Мортациуса. Так же изменился и взгляд Яноша. Если раньше в глазах горела ярость орла, то теперь — мрачная свирепость пожирателя падали.
Но больше всего о его изменениях говорила та самая фигурка, которую он носил на шее: танцующая девушка из Далеких Королевств, которую подарил ему отец. В течение нашего путешествия она восстановила свою форму, и в последний раз, когда я ее видел, она представляла собой блестящее и прекрасное создание гениального художника. Теперь же она вновь истерлась и обломилась у бедер и выглядела так же, как в первый раз, когда я увидел ее в кабачке в Ориссе. И я понял, что хотя мучили, травили и терзали меня, но… за свое предательство именно Янош заплатил самую высокую цену.
Я ничего больше не говорил, лишь молча смотрел на него. Он отвел взгляд в сторону… Впервые Янош не мог глядеть мне в глаза.
— Что тебе было обещано? — спросил я и заметил, что в моем голосе нет злости, хотя, казалось бы, все годы нашей дружбы давали мне повод воспылать гневом. — Сколько серебра и золота предложили тебе в награду?
Зато на его лице отразилась злость.
— Дело не в цене, — прошипел он. — То, что я делал… было необходимостью. Тебя надо было уничтожить… А ты уничтожил все.
Я собрал все свое спокойствие:
— Что все, Янош? Мне повезло, — я вспомнил, что Равелин говорил о нашем везении, — и я остался в живых. И теперь тьма Равелина не обрушится на наши земли. И теперь мы знаем цену Далеким Королевствам. Даже если король Домас вышлет нас за убийство своего брата, что из этого? Мы в состоянии достичь того же, что и они… и даже больше. Ты это все имеешь в виду? Или все — это обломок твоего тщеславия и потеря твоего черного покровителя?
— Равелин был нам нужен, — сказал Янош. — Он был нужен мне. Он бы стал моим пьедесталом. Он бы стал моим орудием.
— С какой целью? Чтобы ты принес миру еще больше зла, чем он? Чтобы ты стал демоном еще более сильным, чем он? Чтобы ты, в конце концов, правя огнем и плеткой, заставил людей поминать принца как благодетеля по сравнению с тобой?
— Слова, слова, Антеро, — простонал Янош. — Ты все пользуешься словами, смысла которых не понимаешь или у которых вообще нет смысла. Зло… добро… Мы стоим на пороге другой эры, где забудутся жалкие понятия и детский лепет наших родителей и наставников. Говорят, что был некогда золотой век, когда люди чувствовали себя богами. Не было никогда такого века. С тех пор как мир сформировался из грязи, не было ничего, кроме барахтанья в трясине, иногда — недолгий прорыв к свету, а затем опять погружение в бездонное болото. Равелин должен был помочь мне разогнать тучи бессилия и невежества навеки. И люди стали бы если не богами, то почти богами. Если бы не твое вмешательство. Если бы не один мелкий торгаш, ничего не видящий, кроме прибыли, и у которого в голове нет ничего, кроме смутных понятий о каком-то добре. И это в мире, где нет ничего, кроме хищника и жертвы. У всех у нас был лишь один шанс. Неужели ты не понимаешь? Шанс, за который надо поклониться реальному богу, создавшему этот шанс на краткий миг, чтобы человек мог наконец подняться над собой.
