Эспен продолжал изучать её губы своими, пока свободная от кандалов рука разогревала влажное лоно. Смущало ли мужчину то, что бывшая культистка вырезала всю его семью и друзей? Да, немного. Но так бывает, что когда давно не знавшие ласки люди противоположного пола оказываются в одной постели, им становится плевать на все формальности и они хотят лишь секса.
Освободив Рене от платья, Эспен сбросил рубаху и штаны, аккуратно войдя внутрь девушки. С губ красавицы сорвался протяжный стон, пока мечник покрывал её шею засосами. Взяв под локоть левую ногу, Эспен принялся трахать девушку почти на боку. Так было удобнее всего для левой руки в кандалах, что продолжала сжимать пальцы Рене.
— Ах… м-м-м… левее… пожалуйста… — простонала она.
И Эспен пошёл ей навстречу, потому что хотел… хотел… Он запутался в своих желаниях! В эту ночь, что казалась обоим сном, он любил её так, словно не было десяти лет войны и взаимных попыток убийства.
Вдоволь насладившись шеей, Эспен спустился ниже, зарывшись лицом между двух упругих грудей, а руками взялся за булочки и ускорил темп, насаживая девушку на член до упора. Пока она не начала кричать от удовольствия, произнося его имя раз за разом.
Когда же первые лучи Спонсы проникли в комнату, отражаясь от капель пота двух изнурённых сексом людей, всё закончилось. Рене спала, лёжа на груди Эспена.
* * *
Когда Лис Пустыни открыл глаза, на улице стоял полдень, что было странно, ведь обычно он вставал ещё до восхода, чтобы пораньше наловить рыбы в речке.
«Странный сон мне снился сегодня, — подумал Эспен, — будто мы с Рене…» — мечник застыл. Резко опустив правую руку на кровать, он обнаружил, что лежит в ней один. Повернувшись влево он обнаружил, что Рене пропала, по видимому, тайком открыв замок ключом.
— Вот же… — стукнул он себя полбу. — Таки сумела сбежать! И это был не сон… — Эспен убеждался в этом всё сильнее, осматривая многочисленные укусы, царапины и следы от губ на теле.
Натянув свои холщовые штаны, воин с аметистовыми глазами вышел во двор. Глория спала как убитая в сарае и, видимо, не заметила побега, поэтому будить её было бесполезно. Никаких следов, говоривших о том, куда могла бы направиться Рене не обнаружилось.
— Вот я и остался один… в который раз… — махнул рукой Эспен и решил ещё немного поваляться в кровати, но замер на пороге, увидев записку, торчащую из-за косяка.
Мельком заглянув в содержимое, Эспен выкатил глаза, а волосы мечника встали дыбом.
«Ты хороший человек, Эспен. Я понимаю, что ничего кроме проблем доставить тебе не могу, поэтому должна уйти, чтобы ты мог двигаться дальше по жизни. Спасибо за всё, что ты для меня сделал», — говорилось в ней.
Но не исповедь бывшего Магистра так ошарашила Лиса Пустыни, а то, как Рене себя подписала.
«С любовью, мать твоего ребёнка».
— Но ведь я бесплоден! — воскликнул Эспен и тут же задумался.
Да, у паразита и человека не может быть детей, но вот у двух человек…
Сжав лист в руках, воитель рухнул на колени и принялся бить кулаками по земле. Не так он себе представлял дальнейший расклад судьбы.
— Ты знала, что я не хочу идти вперёд… И тем не менее, дала мне стимул двигаться дальше… — произнёс Эспен, глядя на своё отражение со светящимися аметистовыми глазами в луже. — Спасибо, Рене.
* * *
Бросив прощальный взгляд на догорающую избу, я забрался на Глорию и, погладив её рожки, дёрнул за поводья. Одобрительно квакнув, Дьяволица взмыла над опушкой, служившей нам с Рене домом последние полтора года.
Ха! Домом!
Нет, мне не нужен дом! Я начинаю жизнь с чистого листа и моему вниманию представлен весь Карцер с его многообразием регионов и культур!
Я обязательно разыщу тебя, Рене. И я стану примерным отцом для нашего ребёнка, но перед этим, самое главное мне стать достойным человеком!
Моя Родина — это дорога и только в дороге я могу найти своё место в жизни. Поэтому мне не нужно имя на могиле. Коли суждено мне умереть, пусть это произойдёт в бою, в пустыне.
Ах, Великая Стень! Родные земли Азима, моего брата. Нужно вернуть должок призраку Дастун-Хана и набраться сил перед очередным приключением. Кто знает, с кем мне предстоит потягаться ещё на ломаной линии жизни?
* * *
С треском догорали шалаши киренийских кочевников. Племя бурых орков, верхом на саблезубых гиенах добивали мужское ополчение. Те из детей, что не были убиты или пленены, рыдали над телами отцов и матерей.
Разорвав входное полотно шатра мамлюка, оскалившиеся исполины принялись выворачивать сундуки и ковры в поисках золота и украшений. Но больше всего орков интересовали еда и алкоголь, которые тут же отправлялись в бездонные жедудки.
Старик-кирениец со стрелой в плече, убегая от улюлюкающих налётчиков, держал на руках зажмурившуюся до посинения внучку. Сил и без того не было в дряхлом теле, а со стрелой-то… Но он не останавливался, покуда мог перебирать ногами.
Ещё одна стрела угодила в лодышку. Старик охнул и упал на колени, сильнее прижимая ребёнка. Вдруг, он заметил перед собой на земле мыски закованных в чёрную сталь сапог.
— Господин, умоляю, спасите хотя бы это дитя! — глотая слёзы, обратился он к рыцарю с аметистовыми зрачками.
Тот шагнул мимо старца, загородив его от трёхметрового верзилы с топором. На теле головореза из брони была только портупея, повязка на паху и ботинки из шкуры брамина. Шею украшало ожерелье из свежих отрезанных человеческих ушей.
— Ты кто такой?! Проваливай, это наша деревня! И жабу свою забери!
— Сегодня такой хороший день… — произнёс рыцарь, не обращая внимания на размахивающего топором орка.
— Тебе чё, урод, уши прочистить?! Это я в два счёта сделаю!
— Чтобы избавиться от мусора, — улыбнувшись, мечник с длинными чёрными волосами обнажил клинок.
Верзила замер, так и не нанеся удар. А через секунду его тело развалилось на сотню кусков, не дав орку даже осознать, что его убило.
