– Если эти узы прекрасны, почему они так редки?
– Потому, что они смертельно опасны. Смерть одного означает смерть другого.
– Погодите: если вы свяжете нас с Кристал так, как сами связаны между собой, это может убить нас обоих. Но где тут решение?
Дайала встала.
– Я вернусь.
Джастин кивнул и сел на другой табурет.
– Ну, дядюшка Джастин, – обратился к нему я, – ответь на мой вопрос.
– Нет у меня ответа, потому что это не мой вопрос. Ты знаешь, кто ты. Знаешь, кто такая Кристал. Если я дам тебе ответ, ты воспользуешься им, или чтобы отказаться от уз, или чтобы свалить ответственность на нас. Но ты знаешь себя, а теперь знаешь, и что это за узы. Они превращают двоих людей в единое целое, и если те оказываются не способными поддержать друг друга изнутри, это уничтожает их. Такая близость делает обман невозможным, а люди в большинстве своем не способны жить без обмана и самообмана. Взглянуть себе в глаза может далеко не каждый. Решай сам, чтобы не винить потом меня и Дайалу, как ты винишь сейчас Отшельничий… или Кристал.
Я отошел к узкому окошку и задумался.
Меня терзали страх, обида, недоверие, в том числе и к себе. Почему я обязан быть честным? Кто был честен по отношению ко мне? Я никому ничего не должен!
Можно просто уйти, уйти и стать Леррисом Великим. Пройдет время, и кто узнает, что я покинул Расор и Кифрос?
Я сам!
Я это буду знать всегда! Из глубин памяти выступили лица погибших, и у всех, даже у Шервана, было мое лицо.
Я бы рассмеялся, да во рту у меня пересохло.
Антонин, хотя рядом с ним была Сефия, умер в одиночестве. И Герлис, и Саммел… они были сами по себе. Этого ли хотел я? Мне было невыносимо на Отшельничьем оттого, что меня никто не любил. Почему Кристал не может меня понять? Или, я вспомнил слова Дайалы, – принять?
Я повернулся к Джастину. Он сидел молча.
Я глубоко вздохнул. Воздух показался мне едким, словно насыщенным парами жизни и смерти.
Я кивнул.
– Для этого нужны двое, – сказал Джастин. – Дайала поговорит с Кристал.
Он остался на табурете, а я смотрел в окно и ждал, гадая, что решит Кристал и почему любовь так сурова. Почему она требует столько труда и причиняет так много боли?
Две женщины сидели на противоположных концах кровати, обдуваемые горячим ветром.
– Я сказала Леррису, что он подвергается серьезной опасности, ибо по мере того как возрастает его сила, возрастает и искушение стать не столь честным по отношению к себе самому, – сказала Дайала.
– Я думала об этом, – ответила Кристал, не встречаясь с ней взглядом. – Отчасти поэтому у нас возникли затруднения.
– Ты тоже не до конца честна, госпожа, – возразила Дайала, – и сама представляешь собой часть его проблемы.
– Возможно, – отозвалась Кристал, по-прежнему глядя в сторону гавани. – Но только часть. И не с меня все началось.
– Ты ждешь от Лерриса любви и преданности, не задающей вопросов. А он растет, и, хотя любит тебя, вопросы у него появляются.
– Любовь не знает вопросов и оговорок! – резко возражает Кристал.
– Нет, – отвечает Дайала, – любовь заключается в принятии того, что есть, а не того, чего ты желаешь. Леррису нужна похвала, прежде всего твоя, и он готов на все, лишь бы ее заслужить. А ты боишься его взросления, боишься, что он увидит тебя такой, какая ты есть, а не лучшей женщиной в мире, какой ты могла ему казаться.
– Я просто хочу, чтобы он принимал меня.
– Он-то как раз принимает, но чувствует, что ты не принимаешь его. Разве не так?
– Я люблю его, но он не должен без конца спасать мир! – воскликнула Кристал, сцепив руки и уставившись на свой клинок.
– А любила бы ты его так же сильно, если бы он не стремился делать добро?
– Он не должен без конца совершать подвиги и спасать мир.
– На это никто не способен, но если… – друида не заканчивает фразу.
– Это несправедливо! Он не должен быть единственным!
– Но не может и не быть им. Он или спасет мир, или разрушит его.
– Ты просишь, чтобы я приковала себя к нему цепью ради спасения мира? Это не выбор, это большее насилие, чем то, к которому принуждают клинком.
– Я лишь говорю, что мужчина, которого ты любишь, разрушит мир, который ты любишь, если ты не сможешь принять его, а он – тебя. Коль скоро тебе угодно именовать этот выбор насильственным, воля твоя. Но дело обстоит именно так. Выбор и вправду труден, ибо, чтобы сделать его, надобно оказаться от гнева и обид. Но ни гнев, ни обиды не способны изменить мир. Ты должна принять Лерриса и не приходить в ярость оттого, что вынуждена делать выбор, или в конечном счете вы с ним погубите не только самих себя, но и мир, который вам дорог.
– Я уже приняла его.
Дайала встретилась с Кристал взглядом, и та, не выдержав, опустила глаза и пробежала пальцами по вышитым на покрывале звездам.
– Но почему он должен спасать мир? Почему это выпало на его долю?
Дайала молчит.
– Почему именно он должен быть героем?
Друида по-прежнему хранит молчание, не сводя взгляда с одетой в кожу собеседницы.
– Почему?.. – Кристал качает головой. – Впрочем, как раз «почему» не имеет никакого значения. Ведь так?
– Так, – ответила Дайала с печальной улыбкой, и они обе покинули комнату.
Дверь открылась, и появились Дайала с Кристал. Глаза последней походили на камни на штормовом побережье. Впрочем, мои наверняка выглядели не лучше.
– Привет, – мой голос, как оказалось, дрожал.
– Привет, – дрожал и ее голос.
Дрожал голос моей несгибаемой командующей!
В следующее мгновение, то ли из-за боли в глазах, то ли из-за подземного толчка, я почти лишился зрения и видел лишь расплывчатую фигуру. Мне удалось произнести ее имя и сделать шаг ей навстречу. Она, должно быть, тоже шагнула ко мне. Во всяком случае, мы повисли друг на друге.
– Сохранить любовь труднее, чем обрести, – произнес Джастин спустя некоторое время. – Думаю, вы уже начали это понимать.
Мы уже перестали дрожать, но не разжимали переплетенных пальцев.
– Итак, вы готовы?
Я кивнул, поскольку говорить боялся. Кивнула и Кристал. Возможно, она тоже боялась.
– Садитесь на табуреты, друг радом с другом.
Мы переглянулись и сели.
Сама по себе процедура оказалась не слишком таинственной и впечатляющей: легкие надрезы и смешение крови. Но Дайала наложила на эту кровь гармоническое заклятие, и я немедленно ощутил протянувшуюся между нами незримую нить.
Нить чистой гармонии, не содержащую в себе ни мыслей, ни чувств.
– Как всему живому, этому тоже требуется время, чтобы вырасти, чему вы должны быть только рады, – хрипло произнес Джастин. – Будьте добры друг к другу.
