Сейчас он чувствовал их всех — Боринсона, своего отца, Мирриму, Шемуаз и ее отца. И еще он чувствовал… опасность. Ужасную опасность. Его охватил страх, что если они сейчас не вступят в бой, то могут погибнуть.
Ударьте, безмолвно воззвал к ним Габорн. Ударьте, если можете!
Спустя двадцать секунд по равнине прокатился звук еще одного мощного взрыва, похожий на отдаленный раскат грома. Земля ощутимо вздрогнула.
Обедая в кладовой замка Сильварреста, Шемуаз внезапно испытала неодолимое желание ударить. Оно возникло так неожиданно и было таким сильным, что она чисто рефлекторно ударила рукой по столу, смахнув круг сыра.
Миррима сдержала вспыхнувшее у нес желание ударить. и не без причины. Грохот боя сотрясал небольшое строение, где она пряталась, небо снаружи почернело. Нанести удар солдатам Радж Ахтена она не могла — куда ей до них? Она бросилась вверх по лестнице, надеясь спрятаться за кроватью лорда.
Шесть лет назад Эремон Воттания Соллет выбрал жизнь Посвященного Салима аль Дауба, потому что у него было две мечты. Первая — снова увидеть свою дочь. Вторая . — в один прекрасный день очнуться среди Посвященных Радж Ахтена, почувствовав, что привлекательность вернулась к нему, и он снова может сражаться.
Однако шли годы и надежды Эремона таяли. Способствующие Радж Ахтена вытянули из него столько привлекательности, что он чувствовал себя полумертвым. Потеряв гибкость, руки и ноги отказывались служить ему, и он лежал в состоянии почти трупного окоченения.
Жизнь для него стала мукой. Мышцы груди сокращались в достаточной степени, чтобы можно было сделать вдох, но для выдоха требовалось долгое и сознательное расслабление. Иногда сердце у него сжимало и никак не отпускало. Он лежал, молча страдая и каждое мгновение ожидая смерти.
Он не мог расслабить губы и потому говорил с трудом, сквозь стиснутые зубы. Не мог жевать. Если он проглатывал что-то, кроме жиденькой похлебки, которой его кормили слуги Радж Ахтена, пища оседала у него в животе, точно свинец; мышцы живота не могли сократиться как нужно и переварить ее.
Процессы опустошения мочевого пузыря или кишечника превращались в испытание и требовали многочасовых усилий.
Пять даров жизнестойкости стали для него тяжкой ношей, не давая ему умереть, хотя он уже давно страстно желал этого. Он хотел даже, чтобы король Сильварреста убил его Посвященных. Но король был слишком добр для этого и страдания Эремона продолжались. До прошлой ночи. Теперь, наконец, у него возникло ощущение, что смерть близка.
Он сколько угодно мог сжимать пальцы — в его кулаке не было силы. Хотя дары мышечной силы оставались при нем, некоторые мышцы рук и ног полностью атрофировались. Так он и лежал, заключенный в клетку своего слабеющего тела, — беспомощное орудие Радж Ахтена, которому суждено умереть неотмщенным.
Потом случилось чудо — первая мечта Эремона сбылась, когда Радж Ахтен решил взять его с собой в Гередон и продемонстрировать королю Сильварреста, во что превратился его верный слуга. Предполагалось, что это опозорит и устыдит доброго короля. Радж Ахтен часто не жалел усилий, чтобы опозорить человека.
Вот тут чудо и произошло — Эремон увидел свою дочь Шемуаз. Он помнил ее веснушчатой девчушкой, а теперь она превратилась в настоящую красавицу.
Увидев ее, он понял, что больше ему ничего от жизни не нужно; все, что осталось, это тихо угаснуть.
Хотя нет, как выяснилось, ему предстояло сделать еще одно дело. Когда он без сил лежал в повозке, она внезапно затряслась, какие-то люди поднялись по ступенькам и открыли дверь. Эремон медленно поднял веки.
В темноте над несчастными Посвященными тучами летали мухи. Мужчины и женщины, были свалены вместе, точно сельди в бочке, и лежали на подстилках из заплесневелого сена.
Способствующие в серых одеждах, стоя в открытой двери, брезгливо втягивали носами воздух. Солнечный луч, проникший внутрь повозки, ослепил Эремона, но он сумел разглядеть, что они прислонили к стене какого-то бесчувственного человека. Новый Посвященный. Еще одна жертва.
— Что это? — спросил охранник. — Метаболизм?
Способствующий кивнул. Эремону видны были шрамы на груди человека — в него перекачали не меньше дюжины даров метаболизма, и теперь он стал вектором.
Способствующие оглядывались по сторонам в поисках места, куда бы положить этого человека. Слепой Посвященный, который спал рядом с Эремоном, немного откатился во сне, в поисках тепла прижавшись к другому жалкому человеческому обломку.
Таким образом, рядом с Эремоном образовалась небольшая прогалина. Заметив это, Способствующие пробормотали на своем языке:
— Мазза, халаб дао або. Что означало:
— Сюда, тащи этот кусок верблюжьего дерьма.
Один из них отпихнул негнущуюся ногу Эремона, как будто и тот был не более, чем «куском верблюжьего дерьма». Нового Посвященного втиснули рядом с ним.
В пяти Дюймах от своего лица Эремон разглядел толстую физиономию евнуха Салим аль Дауба. Он дышал едва заметно, как это обычно бывает с людьми, лишенными метаболизма. Человек, который украл у Эремона его дар, сейчас совершенно беззащитный лежал рядом с ним. Вектор метаболизма. Надо полагать, вектор Радж Ахтена.
Салим спал глубоким сном. Эремон дал самому себе клятву, что он никогда не проснется.
«Неодолимый», охранявший повозку, уселся на стул в дальнем углу со скучающим выражением лица. На боку у него висел кривой кинжал. Быстрое движение могло бы привлечь его внимание, хотя, с другой стороны, Эремон уже шесть лет не делал быстрых движений.
Эремон пытался разжать пальцы правой руки. Дело шло медленно. Он был слишком взволнован, слишком раздражен. Его била дрожь. Ведь если бы ему удалось убить этого человека, он достиг бы двойной цели — вернул себе свой собственный дар и лишил Радж Ахтена некоторой толики метаболизма.
Бой снаружи становился все яростней. Небо потемнело, по повозке метались тени. Люди на стенах замка громко кричали.
Эремон пожалел, что прошедшей ночью лишился дара силы. Владея им, он уж извернулся бы как-нибудь и попросту задушил бы Салима.
Он прикладывал неимоверные усилия, пытаясь разжать свой бесполезный кулак, будь он проклят. Внезапно в душе вспыхнуло испепеляющее желание. Ударь.
Ударь сейчас, если можешь!
И когда эта мысль вспыхнула в его сознании, рука внезапно медленно разжалась, — точно цветок, открывшийся навстречу солнцу.
По пути из Баннисфера Боринсон едва не сошел с ума. В сознании вспыхивали образы того, что он учинит, добравшись до солдат Радж Ахтена.
