Заслуженная кара
Недавно шел дождь, но уже перестал. Мостовая на площади Маршалов начала подсыхать — плитки становились светлыми по краям и темные от воды в центре. Луч мутного солнца наконец пробил тучи и теперь играл на ярком металле цепей, свисавших с деревянной рамы, на лезвиях, на крючьях и щипцах разных инструментов на своей стойке.
«Прекрасная погода для зрелища, я полагаю. Это будет целое событие. Конечно, если вас зовут не Тулкис — иначе именно его стоило бы пропустить», — рассуждал Глокта.
Толпа, несомненно, жаждала волнующего зрелища. Широкая площадь наполнилась гулом, в котором было все: возбуждение и гнев, счастье и ненависть. Места для публики были забиты уже до отказа, и подходили новые зрители. Но зато было вдоволь места в правительственной ложе — отгороженной и хорошо охраняемой — у самого эшафота.
«В конце концов, элита должна получать лучшее». Через плечи зрителей переднего ряда он мог видеть кресла, где сидят члены закрытого совета. А если встать на цыпочки — на такую операцию он не часто отваживается, — можно увидеть, как легкий бриз грациозно играет белой шевелюрой архилектора.
Глокта искоса взглянул на Арди. Она сердито хмурилась на эшафот, прикусив нижнюю губу.
«Подумать только. Было время, я водил молодых женщин в лучшие заведения в городе, в Сады наслаждений на холме, на концерты в Зал Шепотов или прямо к себе домой — конечно, если думал, что справлюсь. Теперь я вожу их на казнь».
Он почувствовал, что еле заметно улыбается самым уголком рта.
«Ну да, все меняется».
— Как это будет? — спросила она.
— Его повесят и выпотрошат.
— Что?
— Его поднимут на цепях, обвязанных вокруг запястий и шеи — не слишком туго, чтобы он не умер от удушения. Затем его вскроют лезвием и постепенно вытащат кишки. Его внутренности покажут толпе.
Она сглотнула.
— А он будет жив?
— Возможно. Трудно сказать. Зависит от того, как палач знает свое дело. В любом случае долго он не проживет.
«Без кишок».
— Кажется… захватывающим.
— Должно быть. Это было самым жестоким наказанием, какое смогли выдумать наши дикие предки. Предназначалось только для тех, кто пытался причинить вред особе королевской крови. Не применялось, как я понимаю, лет восемьдесят.
— Вот почему такая толпа.
Глокта пожал плечами.
— Это просто любопытство, но казнь всегда может стать назидательной. Люди любят смотреть на смерть. Это напоминает им, что какой бы жалкой, низкой и ужасной ни была их жизнь… по крайней мере, она у них есть.
Глокта почувствовал прикосновение к плечу и, с трудом обернувшись, увидел прямо за собой лицо Секутора в маске.
— Я разобрался с этим делом. Насчет Витари.
— Ага. И?
Секутор с подозрением скосил глаза на Арди, потом нагнулся и зашептал на ухо Глокте:
— Я проследил за ней до дома, у парка Гейта, возле тамошнего рынка.
— Знаю. И?
— Я заглянул в окно.
Глокта поднял бровь.
— Любишь такие вещи, да? Что там было?
— Дети.
— Дети? — пробормотал Глокта.
— Трое маленьких детей. Две девочки и мальчик. И как вы думаете, какого цвета у них волосы?
«Не может быть!»
— Огненно-рыжие?
— Точно, как у матери.
— Значит, у нее есть дети? — Глокта задумчиво облизал десны. — Кто бы мог подумать?
— Точно. Я думал, у этой сучки кусок льда между ног.
«Вот почему она так стремилась домой с Юга. Все это время ее ждали три крошки. Материнский инстинкт. Как трогательно».
Он вытер влагу под больным левым глазом.
— Молодец, Секутор, это может пригодиться. Что по второму делу? С охранником принца?
Секутор на мгновение приподнял маску и почесал щеку, глаза беспокойно бегали по сторонам.
— С этим какая-то странность. Я пытался, но… похоже, он пропал.
— Пропал?
— Я говорил с родными. Они видели его в последний раз накануне смерти принца.
— Накануне? — Глокта нахмурился.
«Но он был там… Я его видел».
— Вызови Инея, и Витари тоже. Составьте список всех, кто находился во дворце той ночью. Каждый лорд, каждый слуга, каждый солдат. Я доберусь до правды.
«Так или иначе».
— Это Сульт приказал?
Глокта ответил резким взглядом.
— Он не запрещал. Просто сделай.
Секутор что-то пробормотал, но слова заглушил шум толпы, внезапно поднявшейся волной злобных насмешек. Тулкиса вели на эшафот. Он медленно шаркал, цепи на лодыжках гремели. Он не плакал, не жаловался и не выкрикивал оскорбления. Он просто выглядел потерянным, печальным и испытывал боль. На лице — побледневшие синяки, на руках и ногах и поперек груди — ярко-красные пятна. После горячих игл неизбежно остаются следы, но Тулкис выглядел неплохо, учитывая все обстоятельства. Почти полностью обнажен, вокруг бедер намотана тряпка.
«Чтобы пощадить деликатную чувствительность присутствующих дам. Смотреть, как вываливаются человеческие внутренности — прекрасное развлечение, а вид его члена — непристойность».
Служащий вышел на край эшафота и начал зачитывать имя заключенного, суть обвинения, условия признания и наказания, но даже с такого расстояния его было трудно расслышать из-за угрюмого бормотания толпы и отдельных яростных выкриков. Глокта морщился и двигал ногой взад и вперед, пытаясь расслабить сведенные судорогой мышцы.
Палачи в масках вышли вперед и вцепились в заключенного, двигаясь с заученной четкостью. Они натянули черный мешок на голову посланника, защелкнули цепи на его шее, запястьях и лодыжках. Глокта видел, как колышется ткань напротив рта. Отчаянные последние вдохи.
«Он молится? Яростно ругается? Кто знает, да и какая разница?»
Его подняли в воздух и распяли на раме. Большая часть веса приходилась на руки. Обруч вокруг шеи затягивается так, чтобы человек задыхался, но так, чтобы не убить его. Он, конечно, старался бороться. Совершенно естественно. Животный инстинкт — карабкаться, корчиться, извиваться и свободно дышать. Палач подошел к стойке, вытащил тяжелый клинок и изящным жестом показал толпе. Солнце коротко блеснуло на лезвии. Палач повернулся спиной к публике и начал резать.
Толпа затихла. Почти мертвая тишина — только изредка приглушенный шепот. Этот вид наказания не терпит выкриков, он требует благоговейной тишины. Наблюдать нужно молча, смотреть — испуганно и восхищенно. Так задумано. И повисла тишина — только время от времени раздавалось мокрое бульканье дыхания узника. Потому что ошейник не дает кричать.
— Заслуженная кара, я полагаю, за убийство кронпринца, — прошептала Арди, наблюдая, как окровавленные кишки посланника вываливаются из тела.
