сейчас всё получится — пазл сойдётся, и…
— Чёрт! — громко выругался Кир.
Небрежные, торопливо записанные цифры, которые таращились на Кира с белого листа, были вовсе не те, что он предполагал увидеть. Вообще получилась какая-то ерунда.
— Вот я дурак, — он криво усмехнулся. — Вообразил себя великим математиком. Кретин.
Кир зло отодвинул от себя листок с расчётами. Почувствовал, как к глазам подступают злые слёзы. Даже когда Савельев орал на него, и то было не так обидно, как сейчас. Он — идиот и неуч, и это уже не лечится. Кому он такой нужен? Нике? Да как же!
* * *
Где-то в коридоре закричали. Ночная тишь общежития вздрогнула, разорвалась громким топотом и мужскими голосами. Захлопали двери, покатилось гулкое эхо, зацепилось за потолок и рассыпалось на тонкие, визгливые ноты.
— Павел Григорьевич! Павел Григорьевич! Связь! Долинин вышел на связь!
Кто-то выругался, коротко и просто, выплескивая с бранными словами скопившееся напряжение и дремавший страх, кто-то громко и от души рассмеялся. Опять закричали, захлопали, заколотили, дробно застучали женские каблучки о бетонный пол, что-то упало. Опять куда-то побежали.
— Паша! Паша! Ника нашлась! С ней всё в порядке, Паша. Она у Долинина! А я тебе говорил, вот что ты за чёрт! Ну хорош, Паш… в руки себя возьми…
Ничего этого Кир не слышал — он уже спал.
Топот, крики, мужские голоса, женский смех… всего этого для него не существовало. Кир плыл в другом измерении, и на него снова неотвратимо надвигался кошмар.
* * *
Гоша аккуратно приоткрыл дверь. Он старался всё делать тихо. Даже лёгкий скрип дверных петель заставил его замереть на пороге, прежде чем он решился сделать следующий шаг. Гоша действовал по инерции, потому что все эти меры предосторожности были излишни — общежитие всё ещё бурлило, так до конца и не переварив внезапно вырвавшиеся в ночь вести. Добрые вести.
Новость о том, что полковнику Долинину каким-то чудом удалось восстановить связь с опальной станцией, а также то, что с дочерью Павла Григорьевича всё в порядке, застала Гошу и Катю в зоне отдыха. В этом небольшом уголке вечерами собирались рабочие — отдохнуть после смены. Спортсмены резались в пинг-понг, белый пластмассовый шарик звучно отскакивал от старого, потёртого теннисного стола, на котором вместо сетки был натянут лохматый шпагат — таким перевязывают упаковочные тюки, а интеллектуалы застывали с умным видом у шахматных досок. В углу стояли полки с книгами, напечатанными на дешёвом, сером пластике, которые почти не пользовались спросом, а рядом с книжными полками притулился трёхногий диван — вместо третьей ножки кто-то подложил стопку книг. На этом диване-инвалиде они с Катей и сидели. Сначала молчали, Гоша всё мучительно искал тему для разговора и не находил, а потом, как это иногда бывает, их прорвало обоих разом. Катя рассказывала о своей больнице, а Гоша — о станции и реакторе. Каждый из них мало понимал, о чём говорит другой, но это было неважно. Их плечи соприкасались, а дыхание переплеталось, мягкие Катины волосы щекотали Гошину щёку, а когда они листали взятую с полки книгу (если бы Гошу спросили, что это была за книга, он бы не ответил, хотя честно прочитал название и фамилию автора вслух), их пальцы иногда сталкивались, и Гошу пронзала дрожь, острая и божественно-прекрасная, и хотелось опять коснуться маленьких Катиных рук, почувствовать кончиками пальцев тёплую девичью кожу.
Где-то там, высоко, в нескольких сотнях этажей от них, жил какой-то Саша, который считался Катиным парнем и которого Гоша никогда не видел, но в эту волшебную ночь никакого Саши в мире не существовало. Они были только вдвоём: он и Катя…
Гоша прошёл по комнате, с удивлением посмотрел на спящего Кира. Похоже того совершенно не беспокоил шум за дверями — Кир спал, уткнувшись лицом в подушку, и только время от времени тихонько вздрагивал. На полу у кровати опять валялись штаны и футболка, до шкафа или хотя бы до стула Кир их доносить отказывался принципиально. Гоша улыбнулся, подобрал разбросанную одежду, привычно сложил на стул и уже собрался лечь сам, как вдруг взгляд его упал на исписанный формулами и уравнениями листок. Кир явно чего-то опять считал. Рядом лежали графики и матмодели, которые Гоше сегодня распечатали ребята из систем безопасности, только лежали они совсем не так, как положил их Гоша.
Он с удивлением уставился на два прозрачных листа, наложенных друг на друга, и вдруг понял — увидел то, что увидел до этого Кир. Гоша быстро перевёл глаза на расчёты Кирилла и тихонько присвистнул. У него получилось. У Кира получилось! Закономерность этих чёртовых плато найдена, теперь почти понятно, когда и почему океан замирает, давая людям передышку, вот только…
Гоша быстро заскользил глазами по столбикам цифр, сбился — посмотрел на результат, слегка нахмурился. Нет, не может быть. Потом опять вернулся к началу, сел за стол и принялся методично сверять расчёты.
Ошибку он нашёл где-то в середине. Совершенно глупую, Кир по невнимательности пропустил нолик. Гоша улыбнулся — Кирилл всегда торопится. Ручка опять зашуршала по бумаге. Цифры бежали, обгоняя друг друга, Гоша погрузился в расчёты, и кроме этих цифр не видел ничего и никого.
Выскользнула из головы Катя.
Забылась новость о связи и дочке Савельева.
Всё, что окружало его, кануло в небытие.
Стены комнаты раздвинулись и растаяли.
Замолкло тихое посапывание Кира.
Всё исчезло.
Через полчаса перед Георгием Васильевым, без пяти минут инженером энергетического сектора, лежал результат работы. Их общей с Киром работы. Гоша смотрел прямо перед собой — верил и не верил. Через десять часов океан замрёт, и вода перестанет опускаться на долгие семь дней. Семь дней!
Они наконец получили то, что им всем здесь на станции было нужно — долгожданное, вымаливаемое у неба время.
