Блэз прошел по траве и сел рядом с герцогом на пороге. Взял протянутую флягу и выпил. Чистый огонь пробежал по его жилам. Он сделал еще глоток, почувствовал тепло и вернул флягу.
— Все закончилось? — спросил Бертран.
Блэз кивнул головой:
— Все они теперь уже должны были сдаться.
Бертран посмотрел на него, его голубые глаза были обведены темными кругами.
— Ты пытался остановить меня там, в конце, не так ли? Я слышал, как ты звал меня.
Блэз снова кивнул.
— Не думаю, что я бы остановился. Не думаю, что сумел бы, если бы Тьерри не приказал трубить в рога.
— Знаю. Я понимаю.
— Я не слишком этим горжусь. — Бертран сделал еще один короткий глоток из фляги.
— Сейчас не время судить себя. Они сжигали женщин. А двух трубадуров…
Бертран закрыл глаза, и Блэз замолчал. Герцог через секунду снова поднял взгляд и отдал ему флягу. Блэз прижал ее к себе, но не стал пить. От сегвиньяка у него уже закружилась голова.
— Я хочу задать тебе вопрос, — сказал Бертран де Талаир.
— Да?
— Ты не слишком будешь возражать, если я попрошу жену твоего брата выйти за меня замуж? Если Розала согласится стать моей женой, я бы хотел вырастить Кадара как собственного сына, как наследника Талаира.
Горячее тепло растекалось по телу Блэза, и он знал, что на этот раз сегвиньяк тут ни при чем. Он посмотрел на Бертрана и улыбнулся в первый раз за этот долгий день.
— Я не имею никакого права влиять на поступки Розалы, но не могу представить, что доставило бы мне большее удовольствие.
— Правда? Ты думаешь, она согласится? — Тон Бертрана внезапно стал робким.
Блэз громко рассмеялся. Это был странный звук в этом месте на опушке леса.
— Ты просишь меня просветить тебя по поводу мыслей женщины?
Несколько секунд Бертран сидел неподвижно, затем он тоже рассмеялся, только тише. После этого некоторое время оба молчали.
— Мой отец, — наконец, произнес Блэз, ему необходимо было это сказать, — мой отец сказал мне, что Адемар был всего лишь его орудием для уничтожения Риан в Арбонне. Что другой его целью все эти годы было посадить меня на трон Гораута.
Бертран снова замер в свойственной ему манере, мрачно сосредоточенный.
— Меня это не удивляет, — ответил он.
Блэз вздохнул и посмотрел на флягу в своих руках.
— Я лучше не буду считать это правдой.
— Это я могу понять. Тогда больше никому не говори. Пусть это останется между нами.
— Но от этого не перестает быть правдой то, что он и здесь приложил руку.
Бертран пожал плечами.
— Отчасти, не полностью. Он не мог догадаться, что случится с тобой в Арбонне.
— Действительно, он в этом признался.
— Вот видишь! Блэз, мы зависим от столь многого, что меня это иногда пугает. — Бертран поколебался. — Это та самая хижина, где я обычно встречался с Аэлис. Где был зачат мой сын.
Теперь настала очередь Блэза замереть. Он понял и был глубоко тронут, что Бертран предлагает ему тайну своего сердца в обмен на его тайну.
— Извини, — сказал Блэз. — Я не собирался ехать за тобой, я просто увидел твои следы. Мне уйти?
Бертран покачал головой.
— Однако ты можешь отдать мне флягу, если не пьешь. — Блэз отдал ему флягу. Бертран поднял ее — металл сверкнул на свету — и прикончил остатки сегвиньяка. — Не думаю, — сказал он, — что смогу справиться сегодня еще с чем-то, кроме того, что уже произошло.
Через мгновение они услышали приближающийся топот еще одного коня, подняли глаза и увидели Ариану, скачущую к ним в одиночестве по зимней траве.
Она подъехала к сидящим рядышком на пороге хижины мужчинам. Она не делала попытки спешиться. Они увидели, что она недавно плакала, хотя сейчас слез не было. Ариана прерывисто вдохнула и медленно выдохнула воздух.
— Я дала клятву моей кузине Аэлис в ту ночь, когда она умерла, — сказала Ариана без приветствия, без преамбулы. Блэз видел, что ей очень трудно владеть собой, и почувствовал, как окаменел сидящий рядом с ним Бертран. — Клятву, от которой меня сегодня освободила смерть Уртэ.
Блэз видел, что она смотрит на герцога, поэтому он попытался подняться и повторил:
— Мне следует уйти. Я не имею права…
— Нет, — возразила Ариана бесцветным голосом, ее утонченное лицо было почти белым. — Это тебя тоже касается, собственно говоря. — Она еще не закончила говорить, а Бертран уже положил руку на колено Блэза, не давая ему встать.
— Останься со мной, — попросил герцог.
И поэтому он остался. Он сидел на пороге хижины угольщика холодным вечером дня смерти, а ветер проносился мимо них, сдувал с лица Арианы черные волосы, шевелил высокую траву у нее за спиной. И Блэз услышал, как она сказала голосом, из которого исчезла звучность, остался лишь голый смысл слов:
— Теперь я могу рассказать вам о той ночи, когда умерла Аэлис. Она родила раньше времени, и на то была причина, Бертран. — Еще один вдох, яркое свидетельство борьбы за самообладание. — Когда Уртэ взял у нее из рук сына и покинул комнату, а за ним поспешили жрицы, пытаясь отнять ребенка, я осталась одна в комнате с Аэлис. И несколько секунд спустя мы… поняли, что она носила еще одного ребенка.
Бертран рядом с Блэзом судорожно взмахнул руками. Фляга упала на траву. Герцог неуклюже попытался вскочить на ноги. Но, кажется, силы покинули его: он остался сидеть на пороге, глядя снизу вверх на женщину на коне.
Ариана сказала:
— Я привела твою дочь в этот мир, Бертран. А потом… потом Аэлис заставила меня дать ей клятву. Мы обе понимали, что она умирает. — Теперь она снова плакала, слезы ярко сверкали у нее на щеках, словно хрустальные.
— Расскажи мне, — попросил Бертран. — Ариана, расскажи мне, что произошло.
Тогда она тоже плакала среди ужасов той комнаты. Ей было всего тринадцать лет, и она слышала, как Аэлис, умирая, сказала мужу, что младенец, которого она держит на руках, сын Бертрана де Талаира. Ариана съежилась в углу комнаты, наблюдая, как лицо Уртэ налилось багровой кровью от такой ярости, с которой она еще никогда не сталкивалась. Она увидела, как он выхватил ребенка из рук матери, куда его осторожно положили жрицы. За стенами Мираваля завывала зимняя буря, дождь хлестал замок, бушевал, словно разъяренный дух.
Герцог и жрицы выбежали из комнаты; куда, Ариана не знала. Она была уверена, что он собирается убить ребенка. Аэлис тоже была в этом убеждена.
— О господи, — сказала ее кузина, лежа в луже крови на постели, — что же это я наделала?
Ариана, вне себя от страха и горя, стиснула ее руку, не в силах придумать ни слова в ответ. И только желала оказаться подальше от этой комнаты, от этого ужасного замка.
