- Ходко погрёб, - сказал, возвращаясь к костру, Шостак. - Сразу видно, что не в первый раз взялся за весло.
И без слов Шостака было ясно, что странник человек бывалый. Вот только никак не мог вспомнить Яромир, где же он мог видеть эту щербатую к улыбку.
- Бакуня, ведун Перуна, - подсказал Тыря. – Правой рукой был у кудесника Вадима. Крови на нём столько, что хоть на ладье плыви. Борода мне его мешала, потому и вспомнил не сразу. Раньше-то она была коротка и жидка, а ныне лежит на груди лопатой.
Имя Яромир вспомнил, щербатую усмешку тоже, а лик так и не сложился в памяти. Видно слишком был мал, когда этот человек ужом скользнул по его жизни.
- Из Новгорода он один ушёл из ближников Перуна, после того как их бунт на вечевой площади захлебнулся в крови, - продолжал Тыря. – Рыбой, говорят, обернулся и уплыл.
- А что же сейчас на лодке? - не поверил Шостак. - Рыбой бы и плыл?
- Ему в человеческом обличье удобнее. Прозвище-то ему дали недаром - красноречивее его попадаются редко, а рыбы, как известно, молчат.
Яромиру вспомнилась Плешь: мать Милава, красивая сильная женщина, и желтоволосый воевода Ладомир, про которого все кругом говорили, что Яромиру он отец. И даже звали малого Хабарова внука за это на Плеши рыжешерстным волчонком.
А в доме воеводы всегда были рады Яромиру - это почему-то особенно запало в память. Первый раз на коня посадил его всё тот же Ладомир. И тяжёлый меч в руку вложил он же. А ещё глазами запомнился воевода - зелёными были у него глаза и к Яромиру добрыми.
По утру вновь вцепились в ладью, сорвали было с места, едва на плечах не вынесли, да опора оказалась жидковата - ушли ноги чуть не по колено в зыбун, и ладья осела ещё глубже. Тут уж не на шутку встревожился Яромир - стало ясно, что своими силами не уйти с зыбуна, а будет ли обещанная Бакуней подмога неведомо.
К полудню, собравшись с силами и кинув крепкие верёвки на ближайшие деревья, решили рвануть ладью ещё раз. И уже взялись за борта, когда новгородцев окликнул конный:
- Хабар, побереги силы, помощь идёт.
Давно Яромир не слышал этого голоса, но узнал сразу и даже вздрогнул от радости - Пересвет. Самый развесёлый из людей, среди которых прошло Яромирово детство. Пролетевшие годы отросли на лице Пересвета густой светлой бородкой, но так и не сумели притушить озорных огоньков в его разноцветных глазах. А следом за Пересветом сыпанули в воду люди по преимуществу молодые и насмешливые. Один такой детина с едва заметными усиками над верхней губой пристроился рядом с боярином и, крякнув селезнем, подсел под борт. На берегу схватились за верёвки, и ладья выскочила из зыбуна, как репа из грядки.
- Звездан, что ли? - не поверил сам себе Яромир, оглядываясь на соседа.
- Владимир я, - засмеялся тот. - А Звездан вон он, на верёвке.
Яромир почти не помнил своего младшего брата Владимира. Когда уходил с Плеши, было ему от силы четыре года, а ныне вон куда вымахал. Оглоблей не перешибёшь.
А Звездана Яромир признал, когда тот хлопнул его ладонью между лопаток. Здоров медведь, чуть не на полголовы перерос Хабара. И по ухваткам видно, что воин. Кого узнал Яромир, а кого и нет, хотя по именам вроде бы помнил всех. Но трудно было поверить, что из той мелкоты, которой он верховодил в Плеши, повырастают плещеистые задиры, которым не только река, но и море по колено. Ладомира не было, а из старших были Пересвет и вечно смурной Твердислав Гавран, которого минувшие годы изменили мало. Такой же худой и длинноногий и с теми же умными проницательными глазами. По малости лет Яромир его побаивался, а потом разобрался, что добрее Твердислава на этом свете нет человека.
- А гавранёнок твой жив, Твердислав, - не удержался Яромир. - По-прежнему обитает на Плеши у Ладомира Хвата.
- Это что ещё за Хват? - удивился Звездан, вспомнивший видимо гавранёнка.
- Младший брат Мечислава, ну и твой тоже, - пояснил Хабар. - А Хватом его прозвали за то, что до жёнок охоч. За излишнее рвение князь Владимир изгнал его из Киева. Но с Хвата как с гуся вода, теперь он озорует на кривицких и ятвяжских землях.
Многих ещё вспомнили старых знакомцев и в Плеши, и в Новгороде, пока добрались верхом до места. Ладья пошла вперёд без Яромира. По словам Звездана, более ей ничего не грозило - далее чистая вода.
Пересвет особенно сокрушался по старому Рамодану, хотя глава самого шумного в Плеши рода своё пожил - век без малого.
- А мы Сновида потеряли, - грустно вздохнул Пересвет. - Два года назад. И Летягу тоже. И ещё двадцать мечников. Вздумали тут с нами ратиться пришлые, но мы их превозмогли.
- Опасные места?
- Всяко бывает, - пожал плечами Пересвет. - Мы тоже не остаёмся в долгу. А старый Хабар жив?
- Дед жив. Расхворался было по осени после смерти вечного своего недруга боярина Глота, но к весне поправился.
Город был немал, никак не меньше Плеши, и обнесён надёжным двойным тыном. А на соседнем холме увидел Яромир знакомый с детства идол Перуна, таких теперь уже не осталось на Владимировой Руси. Разве что в скрытных капищах.
- Мы живём своим умом, - гордо сказал Пересвет. - А ты славянским богам уже, небось, и не кланяешься?
- Коли нужды нет, то и не кланяюсь, - усмехнулся Яромир. - А коли нужда придёт, то от поклона спина не переломится.
Пересвет захохотал:
- Узнаю Хабарову породу - не по заповедям жить, а по выгоде.
Город мало что на холме стоял, так ещё и рвом был окопан, а в том рву поблескивала вода. С опаской здесь жили люди. Да оно и понятно - по словам Пересвета выходило, что земля здесь ничья.
- Как это ничья, - удивился Звездан. - Земля наша, рода Гастов и прочих родов, что пришли с нами и осели. У нас и выселки есть, где тоже наши живут вперемешку с местными.
- А ратились с кем?
- А леший их знает. Приплыли по большой реке на ладьях. И не булгары даже, а не поймёшь кто. Здесь мы их и посекли.
- А с булгарами как?
- Так плыви и торгую. Гостей на тех землях не трогают. Бречислав не раз ходил по большой реке до самого низа. А там, говорят, море великое. И за тем морем тоже живут люди.
С Бречиславом надо бы подробнее поговорить, а может, и поход снарядить совместный. Новгородцы ходили по большой реке, но Яромиру она пока внове.
- Город-то ваш как зовётся?
- Новой Плешью назвали, - засмеялся Звездан. - Чего морщить лоб без нужды.
У Звездана уже начала отрастать бородка, а улыбкой он сильно с Ладомиром Хватом схож - тоже, наверное, девки плачут.
Мать Яромир узнал сразу, что и немудрено - не изменили годы Хабарову дочку. Разве что уронила слёзы, обнимая сына, а прежде Яромир не видел её плачущей. Ну и чуть заметные морщинки в уголках губ появились, а так по-прежнему горда и величава боярыня Милава, и дворня слушает её беспрекословно. Дом-то у боярыни свой и в этом доме она полновластная хозяйка, а муж Ладомир если и заходит сюда, то только гостем. А что заходит, так это видно по детям. Кроме выросшего Владимира вокруг Милавиного подола ещё четверо. Младшему от силы года полтора.
