Вторым ухом я прислушивался к разговорам сзади. Фер быстро сознакомился с людьми и теперь травили байки. Прямо сейчас Фер рассказывал, как он единолично на гнутый гвоздь поймал огромного осетра. Я даже обернулся посмотреть, какие размеры он показывал. Осётр в его исполнении еле помещался поперёк телеги. Остальные тоже впечатлились и слушали его раскрыв рты.
— Эй, хвост рыбине поотрежь, — улыбаясь, я предложил Феру, — а то скажу, что в вашей реке осетры испокон не водились.
Фер смутился всего на мгновение, мальчишки уже было обрадовавшиеся возможности его подразнить, не успели придумать слова, а он уже нашёлся:
— Так я не в своей ловил. То ж когда с дедом в город ездили, там и словил.
Я собрался поведать ему, что осётр — рыба донная и на удочку не пойдёт, но возчик предугадал меня.
— Пусть его, складно брешет.
Я мысленно махнул на Фера рукой и вернулся к созерцанию дороги. Полностью, правда, отвлечься от его трёпа не удавалось и я периодически беззвучно всмеивался, услышав особо невероятные или нелепые россказни. Фер замечал мои трясущиеся плечи и быстро исправлялся.
До города доехали быстро. Мои опасения, что городом здесь, на окраине, называют большую деревню, развеялись при первом же взгляде. За высокими стенами, хоть и деревянными, поднимались крыши двух, а то и трёхэтажных домов. Деревья рядом с городом безжалостно повырубали и повыкорчевали и освободившуюся землю незамедлительно заняли поля и жалкие лачуги тех, кто не смог накопить на жизнь в городе, но и не хотел далеко уходить от безопасных ворот.
Стража на воротах стояла больше для виду и лениво проводила взглядом проезжающую телегу, высадившую нас на въезде торговой площади. Я выспросил у прохожих расположение лавок и первым делом обменял у ювелира один из самоцветных камешков, захваченных из башни. Только получив на руки несколько ниток с нанизанными дырявыми монетками, я отправился в едальню. Фер шёл следом и крутил головой так, что я всерьёз забеспокоился, что она открутится и покатится по деревянной мостовой, не прекращая удивлённо пялиться по сторонам.
Через час после сытного ужина я снял две смежные комнаты на втором этаже в тихом удобном районе. И от рынка недалеко и стража часто по улице ходит, и дешевле постоялых дворов. Хозяйка, высокая, худая женщина, взяла оплату на месяц вперёд и только тогда отдала ключи от комнат, презрительно поджав губы, видя малое количество багажа.
С наслаждением приняв ванну (и когда только Фер успел затащить в комнату бадью и натаскать воды?) я повалился на мягкую кровать. Разглядывая трещинки в побеленном потолке, я пытался придумать, что делать дальше. В голову ничего не приходило, и я заснул, оставив решение этого вопроса на утро.
Утро началось в районе обеда. После четырёхдневного перехода и ночёвок как попало и где попало, чистая тёплая постель показалась верхом блаженства и долго не выпускала из своих недр. Но всё хорошее должно кончаться и я решил прогуляться по городу.
— Доброе утро! — приветствовал я хозяйку, Ефросинью Матвеевну, проходя мимо.
Её лицо скривилось, будто я угостил лимоном.
— День уже на дворе! Какое утро?
— Когда встал, тогда и утро, — я выскочил на улицу, не дожидаясь ответа.
Осень уже окончательно прогнала лето и серые тучи намекали о скорой необходимости не расставаться с плащом. Я побродил по улочкам, зашёл на торговую площадь, где между возами приехавших на торги крестьян сновали лоточники вперемешку с карманниками. С одной стороны громко торговались, с другой — громко ругались и разобрать, что где орут, с непривычки оказалось сложно.
— Пирожки горячие! С мясом — рыбой — картошкой — травой! Подходи, налетай, с пылу — жару разбирай! — почти в ухо заорал толстый, не очень опрятный тип. Из чуть приоткрытой сумки на шее заманчиво пахнуло жареными пирогами. Следом за типом стайкой следовали не внушающие доверия мальчишки.
— И почём товар? — и почему на рынке всегда тянет купить и съесть всякую гадость?
— Два медька травка, три медька шавка! — крикнул ближний пацанёнок и сразу отбежал назад к смеющимся товарищам.
— Брысь, босота! — с виду грозно, но беззлобно и привычно продавец махнул на них кулаком.
— А что за трава? Лебеда и белена что ли? — поинтересовался я. В тех городах, где я бывал, пирожки обычно начиняли капустой или щавелем, но уточнить никогда не мешало.
— Найдём и с беленой, — усмехнулся тип. — Часок погодь, бабе скажу, спечёт.
— Не, столько ждать не буду, с капустой есть?
— Два медька.
Я расстегнул нитку — браслет и снял с неё две рыжих монетки и обменял их на большой в ладонь пирог. Лоточник закрыл сумку и двинулся дальше по площади, мальчишки следовали за ним, как цыплята за курицей. Застёгивать одной рукой браслет я посчитал неудобным занятием и сунул нить с деньгами в карман. Через несколько шагов незаметным движением схватил подобравшегося вплотную к моему карману мальчишку — цыплёнка и схватил его за ухо. Мальчишка громко ойкнул, но звать на помощь, ругаться или просить отпустить не стал. Я плавно развернулся, не выпуская ухо, заставляя его обладателя пробежаться вокруг меня, и отпустил, придав лёгким пинком ускорение в сторону ожидавших его товарищей. Те встретили неудачливого воришку смехом, жестами показали мне, что оценили ловкость и скрылись в толпе, догоняя лоточника.
Можно было обойтись и без этого, все мои карманы я ещё давно оснастил охранными заклинаниями, и воришка вместо их содержимого получал неприятный, будто крысиный, укус. Но заклинания после нескольких срабатываний нужно обновлять, а я совсем не уверен в том, что сейчас получу охранную «крысу», а не голодного тигра или зверь — рыбу с южных островов, по слухам обгладывающую корову до костей за несколько минут. Я побродил по городу ещё немного и вернулся домой.
Месяц долго тянулся, как старый мёд из тонкого горлышка, а потом разом кончился. Выпавший снег больше не таял, дворники расчищали только дороги и подходы к домам, оставляя настолько высокие сугробы по сторонам, что стоило всерьёз опасаться весенней талой воды. Оставив последнюю нитку хозяйке дома в оплату следующего месяца, я пошёл уже знакомой дорогой к ювелиру, менять очередной камень. На площади кивнул, как старым знакомым, мальчишкам — карманникам. Они ответили белоснежными улыбками и неизменной попыткой забраться мне в карман. С первого дня у нас установилось негласное соревнование, и пока я вёл со счётом двенадцать — ноль. За уши, правда, больше не хватал, но за руки мальчишки попадались постоянно, даже не успевали дотронуться до заветного кармана.
