Когда Грин без предупреждения перешел на язык длинноухих соседей, я решила, что доктор хочет защитить мои нежные ушки от грубой брани, но когда Оливер ответил, поняла, что меня оградили даже от пассивного участия в беседе, поскольку говорили маги не на новейшем эльфийском, который я худо-бедно знала, а на том самом малоизвестном у людей диалекте, на котором Грин объяснялся с эльфами во время памятной операции.
Инспектор прислушивался, смотрел на обоих с почти отеческим одобрением и гордостью. «Могут же, если хотят, оболтусы», — читалось в расфокусированном взгляде.
«Могут», — соглашалась я. До белого каления меня довести они могут.
Чем дольше мужчины общались, тем ровнее становился тон разговора. Доктор избавился от желчной ухмылки, речь его стала менее эмоциональной, зато в голосе и лице ректора эмоций прибавилось, а это уже говорило о некотором расположении к Грину — милорд Райхон не со всяким позволял себе выйти из образа.
Договорятся.
Но о чем?
И когда уже?
Эльфийский язык, конечно, красивый, певучий. Даже обычно царапающая слух хрипотца Грина окрашивается мягкими нотками, когда он произносит незнакомые длинные слова, а глубокий баритон Оливера как никогда глубок и чувственен, и хочется слушать его, закрыв глаза, желательно, откинувшись при этом на мягкую кровать или утонув в душистом стогу, и чтобы милорд ректор говорил чуть тише, а мои руки обвивали его шею… Но нельзя же вот так! Или подайте мне сюда стог, или будьте людьми — говорите по-человечески!
Мои мысленные воззвания остались без внимания.
Не скажу, что маги в мою сторону не смотрели, наоборот, смотрели все чаще. Поглядывали, если точнее. То один, то другой. С сомнением, с задумчивостью, с тревогой. Похоже, дошли до уготованной мне роли «живца». Но это уже было вопиющей наглостью: решать без меня мою же участь. Поэтому я улучила момент и негромко обратилась к не принимавшему непосредственное участие в обсуждениях инспектору:
— Знаете, что я подумала, мистер Крейг? Библиотекарю ведь наверняка уже известно обо мне. О том, что я все помню и мои записи не меняются.
Ректор и доктор враз прервали практические занятия по эльфийскому разговорному. Но Оливер на меня не шикнул, не сделал знак замолчать, подтвердив мои догадки насчет того, что Грин теперь среди посвященных и можно не осторожничать при нем.
— Так вот, — продолжила я, по-прежнему обращаясь только к Крейгу, — я думаю, что он захочет меня устранить. Да?
— Ну-у… — полицейский неуверенно замялся.
— Захочет-захочет, — заверила я. — Вдруг я смогу помешать его планам?
— Мисс Аштон, я вам обещаю… — начал Оливер, но смолк, перехватив мой сердитый взгляд: раньше надо было говорить. И на понятном языке.
— Библиотекарь попытается меня убить, а вы его поймаете, — закончила я оптимистично.
Мне казалось, после того, как я своим предложением избавила его от необходимости лгать мне в глаза и юлить, ректор должен был вздохнуть с облегчением. Инспектор — обрадоваться, что приманка сама вызвалась. А Грин… ну, не знаю… просто рукой махнуть… Но вместо всеобщего воодушевления кабинете воцарилась напряженная тишина.
Первым отмер Оливер Райхон:
— Элизабет, я разделяю ваше беспокойство…
— При чем тут беспокойство? — растерялась я. — Вы не поняли, что я сказала?
— А вы сами поняли? — вступил Грин. И продолжил, обращаясь уже к другим участникам сцены: — Мисс Аштон не совсем в себе после недавних потрясений, не стоит принимать ее слова всерьез.
Понятия не имею, чего он хотел добиться, не исключаю даже, что волновался о моей жизни и здоровье и по мере возможностей пытался оградить от неприятностей, но получалось, что просто дурой обозвал.
— Это — экспертное мнение, господин доктор? — поинтересовалась я зло. — Вы-то сами как, в себе? После недавних потрясений?
Хотела добавить, что резкий переход от любовных томлений к исполнению прямых врачебных обязанностей мог плохо сказаться на общем психическом состоянии, но сдержалась при свидетелях.
— Я в полном порядке, мисс Аштон, — не слишком достоверно копируя холодную невозмутимость милорда ректора, проговорил Грин. — А вот вам… Кстати, как вы себя чувствуете?
Последний вопрос он задал уже с другими интонациями и посмотрел при этом так странно — обеспокоенно и немного подозрительно.
— Я прекрасно себя чувствую, — ответила я. — Почему, собственно, должно быть иначе?
Спросила и сама поняла: потому что он рядом. Совсем близко. И пришел сюда сразу после того, как применял магию. Полный пятый… или даже шестой…
Дыхание тут же перехватило, внутри заворочалась тошнота.
Почувствовав, что меня сейчас вывернет, я вскочила из-за стола, и кинулась в соседнюю комнатку. Согнулась в углу, упершись руками в стену, но смогла сдержать рвотные позывы. И в серые пески, к счастью, не провалилась.
Выпрямилась осторожно. Кое-как дошла до кушетки. Села. Потом легла. Свернулась трясущимся комком.
— Элизабет, — Оливер вошел и присел рядом. Провел теплой рукой по моему плечу, унимая дрожь. — Очень плохо?
— Не понимаю, — прошептала я, клацая зубами. — Не было ничего, а потом…
— С этим мы тоже разберемся, — пообещал ректор.
— Да не с чем тут разбираться, — громко сказал от двери Грин. — И так все ясно.
Мне показалось, что он обвиняет меня. Не верит, что я в самом деле так реагирую на его магию, симулирую приступы.
— Я не притворяюсь, — пролепетала тихо. — Мне действительно…
— Действительно, — согласился целитель. — Только проблемы у вас не с магией, Бет. Проблемы у вас, уж простите, мышка моя, с головой.
— Объяснитесь, мистер Грин, — сурово потребовал Оливер. Лежащая на моем плече ладонь ректора сделалась вдруг твердой и тяжелой.
— Объяснюсь, — не отказывался доктор. — Но не с вами, милорд. Понятие врачебной тайны вам, думаю, известно. Так что проблемы мисс Аштон я буду обсуждать только с мисс Аштон… если она выразит такое желание. Я не привык навязывать свои услуги.
— Если не затребуете неподъемную для меня плату, я согласна, — проговорила я и хотела подняться, но Оливер удержал.
— Еще будет время, — сказал он. — А сейчас…
— Сейчас есть дела важнее, чем ее состояние, не так ли, милорд? — желчно предположил Грин.
— Не так, — зло бросил ректор. Хладнокровие изменило ему, но это и не диво: Грин кого угодно доведет. — Я хотел сказать, что сейчас Элизабет нужен отдых. Но я — не целитель, и если вы считаете, что вопрос не терпит отлагательств, спорить не буду. — Он встал и направился к двери, обошел посторонившегося доктора и обернулся ко мне: — Мы с инспектором подождем в коридоре.
