— Вы — беглые рабы, — выпятил губу старший торговец. — Князь Вышеслав запрещает здесь торговлю рабами. Однако я могу забрать вас к себе или могу подарить кому захочу.
— Нас убьют или снова отдадут Световиду? — не понял отец Поппо.
— Световиду не дадут, — хихикнул Иван. — Это вишь кто, коли сразу страже не сдали, так теперь к себе на двор повезут.
— А ты их разве знаешь? — Отец Поппо хмуро прислушивался к мягким звукам чужой речи. — Разве можно доверять нечестивым сарацинам, захватившим град господень?
— Про град твой я ничего не слыхивал, уж сколько раз спорили, — отмахнулся Обрубок. — А вот что толстый говорит. Говорит, мол, приплывал торговать один северный варвар, с мехами и женщинами. Он всех спрашивал, не видали ли мальчика с коготком да с волчьей меткой. А этого толстого зовут Аль-Масуди, или как — то так, не разберу. Он говорит, что если северный варвар еще приплывет, то мальчика можно выгодно обменять. Аль-Масуди говорит, что слугам Вышеслава совсем не надо знать о нашей встрече. Сейчас нас спрячут под мешками. Если мы будем громко дышать, нам перережут горло и скажут страже, что мы разбойники и напали на купцов.
Сердце Дага учащенно забилось. Он сразу передумал бежать. Долгое время пришлось терпеть тряску под пыльными мешками. Наконец, послышались окрики стражи, скрип ворот, и повозка загремела по деревянной мостовой. Даже под мешковиной Северянин ощутил вонь отбросов и нечистот. Судя по крикам и нестройной музыке, они очутились в многолюдном городе.
— Кореница, град княжий, — благоговейно прошептал Обрубок, когда им позволили вылезти на воздух. — Давненько я тут не бывал, ишь сколько понастроили!
Северянин жадно оглядывался. Повозка вкатилась во двор, окруженный частоколом. На воротах задвинули мощный засов. Шустрые смуглые юноши кинулись разгружать мешки. Аль-Масуди поступил хитро — он снова приказал пленников связать и запер их в крошечной комнатке под крышей. Преимуществом нового положения стал замечательный вид, открывавшийся из окошка. Внизу, в первых этажах вовсю шла торговля, а с жаркого чердака Даг мог наблюдать за городом.
Кореница сильно отличалась от Ахрона. Как сообщил Иван, здесь располагались хоромы князя Вышеслава. Но в котором из деревянных домиков обитал хозяин острова, Даг так и не понял. Всюду тянулись к небу дымки, торчали на плетнях горшки и птичьи пугала, по деревянным тротуарам бродили толпы покупателей.
— Торжище знатное повсюду, — пояснил Обрубок. — Потому как Световидова треба идет, беспошлинно иноземцев привечают. Вон их сколько понаехало!
Даг пытался углядеть на улице хоть одно знакомое лицо, но свей или датчане ему не попадались. Зато попадались вооруженные стражники. Одна за другой тянулись подводы с тканями, шерстью, посудой. У каждых ворот звучно выступал зазывала. Лавки многих приезжих торговцев смотрелись богаче, чем дома горожан. Над хибарами нависали сразу несколько храмов, блеск их слепил глаза.
— Там вон слева — Чернобог, ему самые богатые дары приносят, когда с войны идут, уж больно суров. А это вон Ругевита капище. — Иван указал на удивительное строение с острой крышей, словно бы закутанное со всех сторон в багряные ткани. — Семь ликов у него, и страшные такие, что детям не кажут. Семь мечей грозных в десницах сжимает.
Семилицего бога Даг так и не увидел. Зато, на следующей неделе, когда Аль-Масуди взял его с собой, Даг хорошенько рассмотрел величественный дворец Поревита, раскрашенный серебром. К подножию кумира вела лестница, вокруг нее стояли жертвенники и жаровни с тлеющими углями. У нижних ступеней лестницы пели женщины, закрыв лица тканью, словно не смея взглянуть в лицо господина. Лиц у Поревита Даг насчитал пять, даже не ЛИЦ, а голов, укрытых одним боевым шишаком. Пятая личина с хмуро сдвинутыми бровями торчала у истукана прямо из живота.
Аль-Масуди откровенно презирал язычников — островитян, но при покупателях ничем своего отношения не выдавал. Как скоро заметил Даг, пузатый хозяин и его молодые родичи верили в своих невидимых кумиров сильнее, чем руяны. Они даже ночью вскакивали, чтобы помолиться. Как и в хлеву у Световида, отец Поппо в доме багдадца оказался на особом положении. При помощи своего переводчика Аль-Масуди затевал с посланцем папы долгие споры, кормил его лучше других и не заставлял работать. Даг слушал их внимательно, но так и не понял кто такие Иса и Муса, и почему вера багдадского купца лучше, чем вера Поппо.
— Как вы можете утверждать, что у женщин нет души?
— А как вы смеете заменять Всевышнего? Как вы за него решаете, кто достоин святости?
— Зачем вы молитесь на камень, на котором лилась кровь жертв?
— А зачем вы обманываете людей, что Аллах родил сына от простой женщины?
Подобные споры продолжались бесконечно. Пробежали еще несколько дней. Северянин и Обрубок копали сточную канаву, затем рыли глубокий погреб для племянника Аль-Масуди. Несколько раз Северянин имел возможность бежать. Но известия о свеях не приходили, к тому же Иван заявил твердо — ему тут нравится, кормят неплохо, он остается. А без Обрубка добраться до гавани Даг пока не отваживался.
Праздник завершился, однако торжище только расширялось. Рано утром стражники отпирали городские ворота, впускали вильцев, лютичей, фризов, впускали стада клейменой скотины, клетки с откормленной птицей, возы с горшками… Многоязычная толпа орудовала топорами, за одну ночь возводились лавки и ночлежные дома, торговая улица становилась все длиннее. Убедившись, что Даг не собирается совершать побег, Аль-Масуди стал его брать с собой, когда сам нуждался в покупках. Они вместе заходили к мастеровым, там чернобородый приобретал добротную обувь, подковы, женские гребни, серебряные подвески и броши. Янтарь он скупал в неимоверных количествах, отдавал его племяннику. Тот, видимо, ухитрялся продавать где — то еще дороже, потому что вскоре возвращался пустой.
Сам Аль-Масуди торговал деньгами. Такое забавное ремесло Даг наблюдал впервые, но, как и прежде, нисколько не завидовал хозяйскому богатству. Все, кого он уважал в жизни: конунг Торир, дядя Свейн, отец Олаф Северянин, первый учитель Горм Одноногий, — все они считали, что настоящий мужчина может добыть себе богатство мечом. Дагу не было дела до того, сколько Аль-Масуди провел ночей под дождем и снегом, сколько раз его грабили и обсчитывали, скольких спутников он потерял на дорогах. Главное, что торговец не любил сражения и звон сечей, а стало быть, не мог пользоваться уважением у викингов.
— Что ты смотришь, как волк? — скалил зубы Масуди, замечая Дага. — Подожди немного, скоро я тебя обменяю. Если бы ты был моложе, я продал бы тебя в евнухи. Сейчас я могу отдать тебя в гребцы, но там ты быстро погибнешь. Я мог бы оставить тебя здесь, ты умен и быстр, мальчик. Но ты как молодой волк. Иди сюда, смотри, разве это не красиво? Клянусь Аллахом, нет ничего красивее в мире. В этом сундуке две тысячи золотых дирхемов, чеканенных в Багдаде. Зато в том маленьком сундуке пятьсот дирхемов, которые чеканены в Самарканде в триста тридцатом году хиджры, в годы славного халифа Мустафы, да будет к нему милостив всевышний. Я нарочно не трогаю эти монеты, я с ними прибыл в этот страшный холодный край. С тех пор я каждый год удваиваю свое богатство, потому что знаю, когда истощаются серебряные рудники, и когда будет мало сапфиров… Ах, мальчишка, ты совсем не слушаешь меня!
