Ознакомительная версия.
Материя совсем не походила на мой шелк с колокольчиками, который остался дома. Мое одеяние совсем не звенело; только когда я складывала его зернышками внутрь, оно слегка громыхало — шепотом. И все же я радовалась, что с помощью крошечных красных зернышек могу возобновить дважды прерванный отсчет дней моей жизни.
Под балкой на одной стене я заметила небольшое углубление. Там я хранила шелк, зернышки и принадлежности для шитья. Больше у меня на Гранатовом дворе не было ничего своего. Даже мое тело мне не принадлежало. И только шелк с зернышками был моим.
Пока я втайне тосковала по прошлому, наступила зима; камни во дворе и ветки гранатового дерева накрыло холодным белым покрывалом. Ночами я сидела в кровати, прижимая к себе шелк и пробегая пальцами по гранатовым зернышкам. Я скопила их достаточно, чтобы хватило на каждый день моей жизни — по крайней мере, так мне тогда казалось. Зернышки не были колокольчиками, но я ощупывала их и вспоминала, кто я такая, помимо девочки, из которой растят знатную даму и потому обучают разным ремеслам.
Помогут ли мне мои зернышки? Отметят ли они мои дни и дадут ли моей душе путь, когда понадобится? Что бы сказала бабушка? Стойкий, наверное, не стал бы возражать против моих занятий. Отец не знал бы, что сказать — не знаю, обращал ли он внимание на женские дела.
«Вот почему он тебя продал, — нашептывал предательский голос у меня в голове. — Мальчика он бы любил и оставил себе».
Тогда я заплакала — впервые за несколько месяцев, проведенных в холодном доме, заплакала навзрыд. Не думаю, что я рыдала громко, но вскоре явилась госпожа Тирей и увидела, что я свернулась калачиком на полу в самом жалком виде.
— Девочка, — хриплым спросонок голосом спросила она, — что за материя у тебя в руках?
Госпожа Тирей вытолкала меня на заснеженный двор деревянным веретеном. Видимо, на сей раз ее не волновал мой внешний вид; она била меня до синяков и с каждым ударом все больше разъярялась.
— Я выбью из тебя эту дурь, мерзавка!
— Ни за что! — кричала я на родном языке. На моем прежнем языке.
Госпожа Тирей со всей силы ударила меня кулаком в подбородок, и я упала на снег. Рубашка моя стала липкой от пота и крови. Снежинки залетали под влажную, липнущую к коже ткань, замораживая позвоночник и ребра.
— Помяни мое слово, если еще раз затявкаешь на своем собачьем наречии, я вырву тебе язык! Управляющий продаст тебя в портовую таверну, где ты и до двадцати лет не доживешь!
Я пыталась отодвинуться, уползти. Госпожа Тирей снова замахнулась и ударила меня веретеном по коленям. Боль была ужасной.
— А сейчас ты сожжешь свой поганый шелк — здесь, на улице!
— Здесь снег… — начала было я, но госпожа Тирей влепила мне пощечину.
— Тебе не позволяли говорить! Жди меня здесь.
Она вразвалку вернулась на крыльцо, поднялась на второй этаж. Я, дрожа, сидела на снегу, глотая собственную кровь и жалея, что не могу умереть.
Вскоре женщина-утка вернулась, неся медную жаровню — такими мы в зимние холодные ночи согревали комнаты.
— Вот, — сказала она. — Порви шелк на куски и положи сюда!
Плача, я повиновалась — точнее, попыталась сделать то, что она требовала. Шелк оказался прочным. Госпожа Тирей достала из складок плаща нож и надрезала кусок материи.
Слезы выкатывались из моих глаз и тут же застывали; я бросала полоски ткани в горшок с углями. Она протянула мне склянку с маслом:
— Полей!
Я полила. Дни моей жизни горели, как будто их никогда не было. Гранатовые зернышки трескались в огне, подскакивали, унося с собой призраки того, что было моим.
Я подумала: «Может, они попадут к бабушке».
Когда огонь потух, госпожа Тирей велела мне отнести жаровню в нижнюю кухню. Хотя я держала ее толстой прихваткой, горячий металл обжигал пальцы и запястья. На кухне она натерла мои ожоги пальмовым маслом — грубо, безжалостно. Затем достала широкий, низкий горшок, в котором варили пищу на открытом огне.
Госпожа Тирей пересыпала в горшок пепел от сгоревшего шелка и обгорелые зернышки граната. Плеснула в горшок немного вина, воды. Не пожалела соли. Поставила горшок на огонь и стала помешивать варево. Вскоре оно запузырилось, закипело.
Вонь поднялась ужасная.
Варево уместилось в большую миску. Госпожа Тирей придвинула ее мне и приказала:
— Ешь!
Я с ужасом смотрела на вязкую серо-бурую массу.
— Съешь, — сказала госпожа Тирей, — и покончим с этим. Если не съешь, тебе конец.
Давясь, я глотала пепел, смешанный с солью. Я ела свое прошлое. Но дала себе зарок, что у меня еще будет будущее.
Позже, у себя в спальне, я сидела на кровати и смотрела за дверь, которую госпожа Тирей оставила приоткрытой. Мне на миг показалось, будто я вижу под заснеженным гранатом спящего буйвола. Я понимала, что это невозможно, но видение немного утешило меня.
На втором году пребывания на Гранатовом дворе у меня появились и другие наставницы. Они стали обучать меня разным наукам и ремеслам. Госпожа Тирей по-прежнему учила меня готовить. Госпожа Леони продолжала учить меня шить и разбираться в тканях. Госпожа Марга, которая была гораздо моложе двух первых наставниц, учила тщательно, по-северному, убирать комнаты и распознавать плохую работу. Госпожа Даная принесла стопки бумаги и показала мне беспокойные буквы Каменного побережья, продолжив занятия, начатые еще с Федеро на «Беге фортуны».
Каждая наставница по очереди раскрывала передо мной тайны своего ремесла. Госпожа Марга показала, как выбирать масла для разных пород дерева, в зависимости не только от самого материала, но и от того, для чего он служит и находится ли на свету или нет. Она могла часами рассказывать о крахмальных воротничках и манжетах; по ее словам, безупречные воротнички и манжеты способны многое сказать о сути того или иного горожанина и о его положении на общественной лестнице.
Госпожа Суаликс объясняла мне тайную магию чисел, показывала, как они пляшут в строках и колонках, соединяясь и порождая новые цифры. Она говорила сдержанно и тихо; казалось, ей наплевать на дисциплину, за соблюдением которой ревностно следили другие наставницы. Для госпожи Суаликс весь мир состоял из чисел. Числа двигали корабли, монеты и обутые в сапоги ноги воинов. Вскоре она убедила в этом и меня, и мне казалось, что в столбике монет я слышу мерное дыхание всего города.
Госпожа Балнеа учила меня ухаживать за лошадьми, собаками и более редкими видами домашних животных, которых некоторые женщины делали своими любимцами. Она приносила разноцветные картинки на растянутых кусках кожи и рассказывала об экстерьере и мастях. Весной она обещала научить меня ездить верхом. Я не видела особо много смысла в том, чтобы кружить на пони по тесному двору, но наставнице ничего не сказала.
Ознакомительная версия.
