Было трудно понять: вещи выброшены, или хранятся про запас?
Неопределенность хихикала из углов.
«Ерунда, – шептал охотник на демонов. – Ну, запах, трубы, крысы. Хлам горой. Лампада в клетке, койка из металла. А кошмарчик-то – пустяк. Не геенна, в конце концов! Не Поле Игл!..»
Он лгал себе.
Он предпочел бы Поле Игл.
Не советуясь с Кручеком, венатор повернул в сторону вони. Миновав крошечный предбанник, где он сперва споткнулся, а там и ударился лбом о коварную трубу, таившуюся под низкой притолокой, Фортунат оказался в третьем погребке. Здесь царил мрак. Нога заскользила, маг всплеснул руками, ища равновесие, шагнул назад, упершись спиной в стену...
Тихий щелчок.
Свет.
Вместо лампадки загорелась длинная штуковина, похожая на берцовую кость охримана-пламенника. Лучи она испускала неприятные, с мертвецкой синевой.
– Пш-ш... хр-рр... пшш-шл т-ты нах-хр...
В углу на груде размокшей бумаги спал бродяга.
Тщедушный, скукоженный мужичонка заворочался, поджимая ноги в разбитых башмаках. Пытаясь сохранить тепло, плотнее завернулся в суконный плащ. Надвинул ниже бровей вязаную шапчонку с дырой на темечке, втянул голову в плечи. Рядом со спящим валялась пустая бутыль.
Из горлышка несло сивухой.
Крыса – старая знакомая или новая, кто знает? – мелькнула над бродягой и унеслась по трубе. Даже крысе не хотелось задерживаться. Втайне Фортунат завидовал грызуну. Он чувствовал: осмотр, необходимый для безопасного разрыва связи, еще не закончился.
– Хр-р... с-с-с... сволот-та...
Бродяга сел.
От него разило хворью, застарелым потом и перегаром. В уголках глаз засох желтый гной. В клочковатой бороде торчали щепки. Бродяга моргал, чесался, булькал горлом и поминутно харкал прямо перед собой. Гостей он не видел и не слышал, что вполне естественно для эффекта Морфинида. Венатор тоже предпочел бы не видеть бедолагу, но вот это уже было бы неестественно.
Зайдясь от кашля, бродяга согнулся в три погибели. Когда он выпрямился, плащ испачкала мокрота. Рука нашарила бутыль, хозяин погреба припал к ней – и с раздражением отбросил, едва выяснил, что вчера выпил все.
Бутыль, ударившись о трубу, брызнула осколками.
– Чрш-ш-шт... чрт-зна-ш-шт!.. пох-х...
– Фарт! Уходим!
– Еще три минутки, Матти! Я почую, когда...
– Я и сам почую. Просто скулы сводит...
– Овал Небес! Какому несчастному снится такое?!
– Да уж, не позавидуешь...
Бродяга с трудом встал на ноги. Ковыляя, как дряхлая лошадь, всю жизнь проведшая у колеса маслобойки, он выбрался в первый погребок. На ходу подставил ладонь под струйку белесого пара: собрал в лужицу, обтер лицо. В углу обнаружилась клетчатая сума. Прихватив ее, бродяга со скрежетом распахнул дверь, которой маги вначале не приметили, и потащился куда-то вверх.
Над головами магов, по ту сторону низкого потолка, началось топанье и жужжанье. Звук разъедал мозг, словно кислота. Через минуту стали бить молотом: редко, но оглушительно.
– Все! Фарт, все...
– Бежим!..
Оба сосредоточились, видя, как от их усилий ужасный погреб подергивается дымкой и начинает таять.
* * *
Проснуться поздним утром?
На Брокенгарцском кладбище?
На влажной траве, под кустом жимолости?
О, это было лучшим из пробуждений Фортуната Цвяха за всю его долгую и разнообразную жизнь! Венатор затруднился бы сказать с определенностью: чем так потряс его отвратительный сон? Но кое-что он знал точно: если бы перед ним стоял выбор – три визита к Нижней Маме или час в тухлых погребах грез? – он бы не колебался и секунды.
Солнце поднялось высоко. Примогильные клумбы благоухали, источая дивный аромат. Цвели оранжевый лилейник и золотая ахиллея, сверкал пурпур монарды, собранной в пучки. Синеголовник качал соцветиями, заключенными в колючие прицветники – кружевные жабо, и только! Оградки блестели металлом и свежей краской. Висели аккуратные связки амулетиков; стучали на ветру дощечки с охранительными рунами.
Надгробные памятники с умилением глядели вокруг, на царство покоя. Ангелочки из мрамора, скорбные кликуши из гранита, безвременно усопшие родственники и товарищи по работе, высеченные из камня и отлитые из бронзы – они мирно стояли на постаментах, ожидая, пока Вечный Странник дунет в валторну, объявляя начало конца времен.
«Овал Небес, хорошо-то как!» – радовался Фортунат, дыша полной грудью.
Рядом, полностью согласный, пыхтел друг детства.
– А это кто? – вдруг спросил Кручек.
Венатор пригляделся. И впрямь, по кладбищу, как угорелый, носился человек в черном. Ранняя пташка, он размахивал сачком странного вида. Должно быть, ловил мотылька или кладбищенскую моль. Развевались полы широких одежд, мелькала сеть, укрепленная на конце длинной палки. Человек лавировал в узких проходах между оградами и склепами с ловкостью урожденного обитателя лабиринтов. Он был целиком поглощен своей охотой и ничего не замечал вокруг.
Смущало другое: за мотыльком так не гоняются.
Вернее, мотыльки не летают со скоростью ястреба, закладывая дикие виражи.
«Мемориальный червь? – предположил охотник на демонов. – Нет, они днем не оборачиваются. Хлопотун? Эти и днем... Нет, хлопотун воровал бы чужие подношения, а не с сачком прыгал. Служитель? Ловит духа-инхабитанта?»
– Сумасшедший?
Предположение доцента Кручека отличалось куда большей вероятностью.
– Похоже...
Чудной ловец внезапно подпрыгнул, вихрем пронесся по стене ближайшего склепа, став похож на таракана-гиганта, ударил сачком наотмашь, еще раз, крест-накрест... В сети началось шевеление. Оно перешло в дикую суету, словно добыча страстно желала порвать силки.
Но маги по-прежнему никого внутри сачка не видели.
Размахнувшись, ловец изо всех сил ударил сачком о край ограды. Этого ему показалось мало. Он бил и бил, пока содержимое удивительной сети не начало темнеть, наливаясь едкой краснотой, приобретая конкретные очертания.
С каждым новым ударом добыча все четче проявляла себя.
– Спрут, – хмыкнул венатор. – Гляди-ка: летучий спрут!
– Медуза, – не согласился приват-демонолог. – Летучая медуза.
– Красная.
– Малиновая.
– С белыми пятнами, – подытожили оба.
И с сомнением задали вопрос небесам:
– Мы точно проснулись?
Ловец направился к ним, словно подслушал разговор. Он старался держаться в тесных проходах, поближе к стенам склепов и решеткам оград. Казалось, на просторе ему делается дурно. Возрастом черный человек годился магам в отцы. В эти годы самое время ловить сачком мухоморных спрутов, мирно кружащих над погостом.