— Я никогда не стал бы отправлять тебя в дорогу, Рашид, — отвечал визирь, — даже иди речь о самом важном поручении. Вижу, что ослаб ты и нуждаешься в отдыхе. Но дело не в задании, которое должно выполнить, а в твоей безопасности. Этой ночью тебе удалось проникнуть в секреты Черных Теней, узнать их слабое место. Теперь они станут охотиться за тобой, чтобы заставить замолчать. Да, ты рассказал нам все, что видел. Но, как знать, возможно, какая-то деталь, самая важная, ускользнула от тебя, и мудрец или волшебник, выслушав твой рассказ да задав несколько вопросов, сумеют узнать гораздо больше, чем знаем мы сейчас. Ни я, ни мулла подобной мудростью не обладаем. Потому нужно тебе как можно скорее покинуть дворец. Обязан ты и жизнь свою сохранить — будем надеяться, что вдали от этих стен дети шайтана не смогут тебя отыскать, — и за советом к опытному человеку обратиться, который только с самим тобой, как свидетелем непосредственным, говорить должен. А потому спрашиваю тебя, сможешь ли ты удержаться в седле, Рашид?
— Я родился в пустыне, — негромко отвечал воин. — Даже мертвым, я могу скакать от заката и до восхода, пока солнце не позолотит верхушки барханов. Я справлюсь.
Нахмурился мулла, зная, что слишком тяжело пришлось стражнику в ночном бою с нетопырями, и дальняя дорога может плохо сказаться на его самочувствии. Но понимал также правоту Ибрагима, потому промолчал.
— Да пребудет с тобой Аллах, — молвил визирь. — Времени не теряя, скачи к мудрецу Саиду. Не спрашиваю, знаешь ли ты, где он живет — ведомо мне, что много лет ты верой и правдой нес службу в столице, знаешь каждый камень, каждый родник в округе.
— Это так, — подтвердил Рашид.
— Добро. Саид ибн Дин из семейства знатного, многие предки его при дворе служили. Богатством тоже не обделен, говорят, подвалы его ломятся от сундуков с золотыми монетами. Но Саид не знает ни честолюбия, ни корысти. Живет отшельником, в окружении преданных слуг, и молится Аллаху.
Здесь Ибрагим понизил голос — это значило, что он собирается сообщить нечто, о чем даже шепотом говорить не след.
— Говорят, в семье ибн Дина встречаются дэвы. Будто бы брат его, может в шакала обращаться, черной магией владеет. То же и про сестру их говорят сводную, Карину. Скорбя о злодеяниях, что творят они, но, не смея убить собственного брата, — что великий грех, как тебе известно, — Саид поклялся отказаться от мира, никогда не знать наслаждений и радостей, всю жизнь посвятив служению Всевышнему. Единственный друг его — старый дервиш Хасуф. Живет он в пустыне и, говорят, умеет общаться с джиннами. Впрочем, я не особо верю в эти россказни, ведь всем известно, что джиннов не существует, это всего лишь сказки, которыми пробавляются старухи.
— Что же я должен узнать у Саида?
— Саид — человек святой. Он не прославленный мудрец, как ибн Рушд, не великий волшебник, как Манакор, и не потомственный астролог, как Ашарий из Иерусалима. Но чистотой мыслей и близостью к Богу он превзошел многих других. Саиду можешь ты доверять всецело, он один из немногих, кто полностью верен нашему владыке Сулейману. Расскажи ему в точности, что произошло. Раньше я уже посылал к Саиду гонцов, с просьбой помочь нам. Много ночей провел он, изучая древние свитки, читая Аристотеля и Плотина, но так ничего и не нашел о Черной Тени. Возможно, сейчас, знаниями новыми вооруженный, сможет он больше сказать.
Поднялся мулла, протягивая мешок завернутый.
— Сюда сложили мы останки тварей, которых порубил ты. Не так-то уж много это, но даже малейшей возможностью пренебрегать мы не вправе. Саид человек ученый, не исключено, что по этим кускам сможет что-то новое нам поведать.
Ибрагим взглянул за окно, где поднималось солнце.
— Поспеши, Рашид. Сам знаешь, мы не можем терять времени. Никому о поручении моем не говори. Встретишься с кем-нибудь — скажешь, послал тебя Барагер, начальник дворцовой стражи, за новым оружием к кузнецу Малику. С Барагером я переговорю, он, если понадобится, эту историю подтвердит. Скачи же. Нам же с муллой надо достойно похоронить Мартуфа.
Мулла и визирь помогли Рашиду подняться. Видя, как неуверенно движется стражник, как потемнело лицо его, затряслись руки, — хотел священник вновь против задуманного возразить. Если опасно во дворце оставаться, — так хотя бы в город перевезти и там надежно укрыть, пока не поправится. Но минутная слабость быстро прошла, волшебное снадобье подействовало, и воин выпрямился, — усталый, израненный, но готовый к поездке. Поэтому мулла промолчал.
Восславили они Аллаха, великого, милосердного, коротко кивнул стражник, и поспешил во двор, а оттуда — к конюшням. Молча смотрел ему вслед великий визирь. Ибрагим не пожелал Рашиду удачи — ибо ее не существует, ведь все, что происходило, происходит и произойдет в будущем, подвластно не фортуне, не случаю, а лишь одному — воле милосердного Аллаха.
Покинув царя, Адашев вышел на площадь перед дворцом, расположенную между Благовещенским, Архангельским, Успенским соборами и церковью Иоанна Лествичника. В Москве до этого часа он провел всего несколько дней, воротившись из поездки по другим государевым делам. Продолжалась она больше года.
Сердце не нарадуется при виде золотых куполов, знакомых улиц. Даже лица все кажутся знакомыми, своими, песней звучит русская речь. Но как ночь не бывает без дня, так и радости почти всегда сопутствует забота. Из осторожных писем сына, из таких же речей соотечественников, редко виденных на чужой стороне, складывалась картина какого-то беспокойства, напряжения, царящего в городе.
Расспросить сына сейчас Федор не мог, тот должен был прибыть домой только через несколько дней, а так не ко всякому обратишься с расспросами. За последний год он потерял двух верных друзей, которым верил беспредельно. Один из них погиб глупо, случайно, оскользнувшись на крутой тропе в горах и, не удержав равновесия, на его глазах со страшным криком исчез в бездонной пропасти. Другого, полного, вечно багрового, одышливого, но силы небывалой, Анания, хватил удар во время того же горного перехода. Обездвиженный, он прожил молча один день, и тоже покинул старого друга.
Они сопровождали его во всех посольствах, поддерживая, советуя и придавая силы в трудные минуты, которых выдавалось немало. Последняя поездка была чередой горестных событий, и, хоть он достиг в переговорах поставленной перед ним цели, это не принесло ожидаемого удовлетворения.
Теперь хотелось вернуться домой, затвориться от всех и пожить какое-то время, никого не видя, кроме сына. Однако приказы царя не оспаривают, появись неожиданно такая мысль, он сам содрогнулся бы от ее кощунственности. Предлагаемых Иваном спутников он не знал близко, но слышал о них как о людях умных, честных, преданных царю, на которых можно положиться.
