Долгое время ничего не происходило. Король старался удерживать в сознании образ матери, летающей над землей в виде духа и собирающей сведения для принца. Откуда она вообще узнала о существовании Бринн? И как сумела наладить с ней такую прочную связь, которая позволила согласовывать их действия? Ведь, судя по сообщениям, тогайру и флот принца очень точно выбрали время появления, получив таким образом возможность учинить беспорядки в Хасинте.
В памяти всплыло воспоминание о его первом сражении с госпожой Дасслеронд. В тот день с помощью магического изумруда она свернула пространство и отбросила его к границе Эндур'Блоу Иннинес.
Ну конечно же! Изумруд!
Весьма, весьма похоже. Разбросанные по всей земле тол'алфар не прячутся, а воюют против Эйдриана, объединившись с его врагами!
Он широко распахнул глаза. Мыслимое ли дело?
Молодой король тут же достал камень души и воспарил над палаткой. Если он не ошибся, то наверняка найдет какое-то доказательство этого рядом с основными, стратегически важными пунктами — Сент-Гвендолин, к примеру, или Пирет Талме.
Или же Санта-Мер-Абель.
Лазутчика, однако, Эйдриан заметил очень не скоро. В поисках ощущения присутствия рядом живого существа, того самого ощущения, которое притягивает странствующий дух возможностью завладеть чужим телом, ему пришлось обшарить всю местность вокруг аббатства.
Но потом он обнаружил то, что искал: неподалеку от северной стены Санта-Мер-Абель увидел эльфийку, причем узнал ее — то была То'эль Даллия, его бывшая наставница в Эндур'Блоу Иннинес. Она изучала месторасположение батарей Каласа, установленных, чтобы прикрывать подход к берегу.
Вернувшись в свое тело, молодой король задумался.
Так значит, тол'алфар шпионят для принца Мидалиса. Эти маленькие пакостники делают все, чтобы погубить его, Эйдриана!
Однако теперь, когда он понял это, может быть, удастся сделать так, чтобы гнусные шпионы сработали в его пользу. Варианты вихрем закружились в его сознании, но король понимал, что действовать нужно крайне осторожно и продуманно.
Как выиграть эту войну, причем в самое кратчайшее время?
Эйдриан, конечно, не представлял себе всех деталей, но общий план действий четко вырисовывался в его сознании. Он хотел покончить с Санта-Мер-Абель и посадить туда Де'Уннеро. Он хотел покончить с принцем Мидалисом, безраздельно завладеть королевством и, таким образом, получить возможность снова переключить внимание на юг. Однако больше всего он теперь хотел покончить с неугомонной матерью. Отпуская ее, он надеялся, что та забьется куда-нибудь в глухой уголок и зачахнет там от тоски. Ее способность восстановить силы и воспрянуть духом удивила и, более того, страшно разозлила короля.
Вот теперь пусть и расплатится за все.
Дух Эйдриана снова покинул тело и устремился на северо-запад, в сторону Дундалиса.
Вскоре он уже глядел сверху на две сложенные из камней пирамиды: одна — на месте захоронения брата его деда, Мазера, другая — на могиле погибшего отца.
Дух Эйдриана воззвал к миру теней.
И не успел еще он вернуться в свое тело, как одна из пирамид зашевелилась и начала разваливаться.
Молодой король не стал излагать план герцогу Каласу, посчитав, что тот не поймет всех его тонкостей. Де'Уннеро, однако, он обо всем рассказал, и тот злобно улыбнулся.
— Теперь понятно, каким образом принц Мидалис точно знает, куда нанести удар, — заявил монах. — Всегда терпеть не мог этих крылатых тварей!
— Поверь, твоя неприязнь к ним бледнеет рядом с моей ненавистью, — отозвался Эйдриан.
— Ты заставишь их работать на себя?
— Я… то есть я хотел сказать, мы обманем их, — чуть запнувшись, ответил король. — И я постараюсь, чтобы этот обман не обнаружился до тех пор, пока не окажется слишком поздно для Мидалиса.
— Ты собираешь вместе всех врагов, — задумчиво сказал Де'Уннеро. — Разумно ли это?
— Как по-твоему, Санта-Мер-Абель устоит против нас?
— Нет конечно.
— В таком случае, неужели герцогу Каласу, под началом которого закаленные в боях воины, будет трудно разделаться с принцем Мидалисом и его жалкой армией, едва насчитывающей несколько тысяч всякого сброда?
Монах снова задумался.
— Не советую недооценивать альпинадорских варваров, — предостерег он Эйдриана. — И существует еще одна, не такая уж немаловажная проблема…
— Моя мать, — закончил король. — Да, знаю. И поверь, у меня есть способ вывести ее из игры.
— Однажды ты уже недооценил ее.
— Это так, — вынужден был признать Эйдриан. — Мне следовало прислушаться к твоему совету и покончить с ней еще в Урсале.
— Думаю, именно от матери ты унаследовал такой замечательный характер, — сказал Де'Уннеро, и король, услышав это, едва не подскочил.
Неужели монах сделал ему комплимент? После того как Эйдриан открыл ему правду о себе и Садье, в их отношениях все время сквозила такая принужденность, что он не раз спрашивал себя, затянется ли вообще когда-нибудь эта трещина.
Однако сейчас подлинная картина открылась ему во всей полноте, и король вынужден был признать, что это его не удивляет. Де'Уннеро любил Садью и сейчас продолжал испытывать к ней страсть, но власти он жаждал больше. А именно Эйдриан, не певица, мог обещать ему эту власть.
— Аббат Олин находится в плену в Хасинте, в руках то ли бехренских жрецов, то ли Бринн Дариель, — сообщил король. — Я рассчитываю, что мы сможем освободить его, как только покончим с Мидалисом.
— Ты интересуешься, как бы я хотел поступить с ним?
— Ты сейчас фактически являешься первым лицом абеликанской церкви в Хонсе-Бире, — заявил Эйдриан. — Как только Санта-Мер-Абель окажется в наших руках — думаю, это произойдет в течение недели, — с оппозицией в церкви будет покончено и ты будешь официально провозглашен отцом-настоятелем. Так что предоставляю тебе самому решить судьбу аббата Олина, хотя, должен признаться, я им недоволен.
— И что ты посоветуешь?
— Снова отдать ему Бехрен — после того, как мы захватим эту страну и окончательно закрепим ее за собой, — ответил король. — Он всегда туда стремился, а ты сам учил меня, что от человека всегда больше толку, если его возможности совпадают с желаниями.
Двусмысленность этой фразы, по всей видимости, не осталась скрытой для Де'Уннеро. Он пристально посмотрел на Эйдриана.
Сначала молодой король хотел развить свою мысль, но потом передумал. Это не способ решения проблемы, понимал он. Злость монаха на то, что он отнял у него Садью, утихла, но вряд ли угасла окончательно.
