Когда они вбежали в лесок и приблизились к телеге, все уже было кончено. Два коня без седоков фыркали на некотором отдалении, обнюхивая бездыханные тела своих недавних хозяев, валяющиеся на дороге в изломанных позах больших брошенных кукол. Бородатый великан в короткой меховой куртке и с непокрытой кудлатой головой ходил между ними и невозмутимо подбирал разбросанное оружие. Каур и Бриан возились в телеге. Т’амана заглянула внутрь и увидела прочно связанного, но продолжающего отчаянно извиваться тщедушного человечка с перепуганными, совершенно бесцветными глазами навыкате, открытый рот которого был заткнут какой-то тряпкой и для надежности туго перехвачен поясом. Несчастный мог только сопеть и стонать, что он и делал, не прекращая.
— Быстро вы справились, — сказала Т’амана.
— Справились бы еще быстрее, если бы мои сыновья не замешкались, — ответил Каур, вытирая окровавленный лоб — память о щите Ниеракта. — Но они мне доверяют, что бы со мной ни происходило.
— Ты хорошо их воспитал. — Т’амана уже размышляла, как быть дальше. — Так куда вы направлялись?
— К нам. Туда, где мы с ним впервые повстречались. Теперь уже недалеко.
— Послушайте, а сами-то вы его видели?
— Кого?
— Демвера Железного, разумеется.
— Мы не знаем такого, — уверенно ответил Каур. — Он нам сказал, что нужно будет привезти кого-то важного, а кого — какая нам разница? Мы никого не видели. Все знает он.
Стоны не позволяли Симе услышать, что именно они говорят, но по взглядам было понятно, что речь о нем. Умирать очень не хотелось. Тем более сейчас, когда у него стали появляться кое-какие мысли относительно того, как обустроить будущую жизнь. Эх, если бы Томлин не был так встревожен пропажей своего предателя-военачальника! И если бы он сумел придержать язык за зубами, а не сболтнул, что видел Демвера почти живого, но точно не мертвого. Потому что мертвецы не могут уйти среди ночи из дому. Промолчи он, сейчас сидел бы в тепле и обществе соблазнительной дочки Скирлоха, а не трясся за свою жизнь среди предавших его фолдитов и явно не по-доброму настроенных девиц. Как он мог так глупо попасться, поверив в свою неуязвимость? Да еще отправиться туда, где однажды уже чуть не погиб, причем совершенно не будучи уверенным в том, что Демвер дожидается его именно здесь. Просто никуда больше он поехать не мог. С Томлином он поделился своим подозрением о том, что раненого Демвера подобрали его сообщницы из Обители Матерей, но вероятность этого сейчас проверили другие люди. А его дело — трястись по холоду в идиотской тарантайке на колесах, быть жестоко битым и мчаться от боли и страха. Снова заговорила эта чернявая бестия…
— Пленника перегружаем к нам в сани. Каур, ты умеешь ездить верхом?
— Почти не приходилось.
— Исли? Атмар?
— Мне мой зад дороже…
— Понятно с вами. Ладно, я сама сяду на одного, а второго буду вести. Каур, ты садись в телегу, поедешь за нами. Твои сыновья пусть стерегут пленника. Кляп ни под каким предлогом не вынимайте. Заговорит, когда мы того захотим.
— А с этими что? — поинтересовался старший сын Каура, указывая на два трупа. — Давайте я хоть доспехи с них сниму, чтобы добру не пропадать.
— Не нужно. Их мы заберем с собой. Они не виноваты, что служили не тому хозяину. Не бросать же их из-за этого посреди дороги. Люди все-таки. В телегу их.
— А нам что делать? — спросила одна из женщин.
— Думаю, ваша помощь нам больше не понадобится. Самое опасное, я надеюсь, позади. Езжайте домой, сестры. Всем будет лучше, если вас никто из посторонних не увидит. И поблагодарите от меня Корлис и Кармиту.
Никаких возражений не последовало. Женщины поклонились Т’амане, погрузились в сани, ни с кем не попрощавшись, сделали красивый вираж и умчались в обратном направлении.
Симе стало получше. Во всяком случае, убивать его пока не собираются. Надежд выкрутиться мало, но они есть. Хитрая девка нарочно развела их с Кауром по разным саням. Понимает, что он снова может как-нибудь изловчиться и привлечь старого богатыря на свою сторону. Даже затычки из ушей у него не вынула. Зато теперь ей самой приходится чуть ли не кричать, чтобы все слышали. Он тоже может крикнуть. Если выплюнет этот позорный кляп. Но грубый пояс, раздиравший рот, не позволял ни сомкнуть зубы, ни воспользоваться языком. Оставалось только ждать.
Правильно ли она сделала, что отпустила сестер обратно? Т’амана могла узнать это не раньше, чем они столкнутся с новой опасностью. Внутренний голос подсказывал, что важнее всего, чтобы сюда не примешали Обитель. Корлис, с которой она успела перемолвиться несколькими словами накоротке, ясно дала понять, что уже одного ее участия в этом рисковом предприятии более чем достаточно. Гардиан выпускали в мир вовсе не для того, чтобы они при первой же возможности обнаруживали себя. Для знакомых и соседей Т’амана была и оставалась интересной женщиной, хозяйственной, умной, водящей дружбу с некоторыми весьма влиятельными людьми вроде Ротрама. Но не более того.
Седло оказалось удобнее, чем она предполагала. Верхом ей ездить приходилось тоже совсем не часто, однако сейчас у нее было настроение вспомнить молодость, а заодно доказать всем своим поведением и местом единственного всадника, что здесь приказы отдает она. Мужчины с готовностью слушались ее и без этого, однако она хотела быть главной, во всяком случае, в собственных глазах. Ей вспомнилось, как в юности она белой завистью завидовала Кармите, чье слово становилось законом для любой гардианы. Именно эта зависть заставляла ее заниматься больше и упорнее подруг и в итоге сделала лучшей. Во всяком случае, самой ей так казалось. Вероятно, Кармита почувствовала ее тайное желание, потому что в один прекрасный день Т’амане указали на дверь. Не грубо и не впрямую, а очень вежливо и под общепринятым приличным предлогом: служба Обители требует от лучших сестер самопожертвования, что в ее случае сводится к оказанному ей доверию — ее отправляют в Вайла’тун и требуют стать обычной женщиной, то есть на самом деле глазами, ушами и руками всех трех Матерей — Белой, Синей и Черной. Зеленая, Лодэма, не в счет… Ее дела и заботы повернуты внутрь обительской жизни, тогда как благополучие и процветание остальных во многом зависит от внешнего мира.
С тех пор она бывала в Обители лишь изредка и всегда — под каким-нибудь благовидным предлогом, как сегодня. Пользуясь случаями, она с грустью убеждалась, что жизнь там ничуть не меняется, все течет своим чередом, Кармита по-прежнему у власти и не собирается выпускать ее из рук, а Корлис, с которой Т’амана сошлась довольно близко еще до своего «выселения», прекрасно с ней ладит и никогда не станет помогать Т’амане, если выражаться открыто, занять ее место. Кармите было немало зим, хотя она прекрасно выглядела и много чего еще умела и могла, однако Т’амана считала многие ее решения недальновидными и даже вредными для гардиан. Скажем, хотя Т’амана никогда не присутствовала на советах Матерей и могла лишь догадываться о принятых решениях по следовавшим за ними распоряжениям, она чувствовала, что Кармита прекрасно чувствует себя в раз и навсегда взятой на себя роли послушной исполнительницы, верной когда-то данному слову стоять на службе Обители и ее интересов. Т’амана тоже произносила эту клятву, однако она отчетливо видела, что постепенно гардианы начинают восприниматься чуть ли не как их белые сестры, фриясы, красивые, умелые и… безропотные. Это было, мягко говоря, недостойно гардиан. Вероятно, виной всему затянувшееся затишье, когда все обучение, все мастерство женщин-воительниц заканчивается службой либо скучающими без дела сторожами в той же Обители, либо, в лучшем случае, охранницами какой-нибудь более или менее важной персоны. Причем эта персона зачастую воспринимает их как свою собственность и может позволить себе раскатать губу и распустить руки. Кармите об этом неоднократно доносили, она все прекрасно знала и тем не менее никак не реагировала, кроме никчемных увещеваний и переводов девушек на другую службу, а точнее, их простой замены на более покладистых. Разве к этому должны сводиться обязанности настоящей Гормдор’айтен?
