открыты мои любовь и дружба. Теперь же о том, что сказал ты о днях, канувших в прошлое, и о наших радостях на волнах бурного моря; дни эти были добры и прекрасны; но пришел им конец и сгинули они; как те парни, что сидели рядом со мной на гребных скамьях, как те девы, что брали меня за руки и отводили в опочивальню. Новые дни пришли им навстречу, появятся и новые други. Что же тогда? Стесняя живых, радовать бесчувственных мертвых? Клясть ли Иванов День, заливать ли помоями священный очаг Зимнего Пира, потому лишь, что давнее лето было прекрасным, а дни улетают и меняется время? Так что возвеселимся. Ибо жива жизнь.
Тут он повернулся к своей деве и поцеловал ее в губы. Но суровое лицо Холблита опечалилось, и он молвил – медленно, с тяжестью в голосе:
– Итак, корабельный товарищ, пусть говоришь ты, что время лечит, для тебя оно впредь недвижимо; быть может, настанет день, когда ощутишь ты усталость и поймешь ее и затоскуешь о потерянном и давно позабытом. Но не буду более говорить об этом, ибо уши твои глухи к моему слову, и ты его не услышишь. Скажу только, что благодарю тебя за помощь, какой бы она ни была, и я приму ее, потому что меня ждет полный трудов день, и я начинаю подозревать, что они окажутся тяжкими.
Женщины приуныли, им явно хотелось отойти так, чтобы ничего не слышать; но Морской Орел рассмеялся как бы в полном довольстве и сказал:
– Ты сам создашь себе трудности, по обычаю твоего гордого и надменного племени; ну, а мне теперь все нетрудно, и легко снесу я и твое презрение, и злые пророчества. Будь мне другом – насколько сумеешь, – и я отдам тебе свою дружбу целиком. Ну, женщины, куда вы поведете нас? Ибо готов я увидеть любую новинку, которую вы покажите нам.
Дева его сказала:
– Мы отведем вас к Королю, чтобы еще более возвеселились ваши сердца. Ну, а друг твой, Копейщик, о морской витязь, пусть ободрится сердцем. Кто знает, быть может, оба стремления – сердца его и устремленного к нему сердца друга – окажутся одними и теми же, и он будет совершенно доволен?
Тут она искоса поглядела на Холблита застенчивым и неуверенным взором; он удивился такому слову и вновь ощутил в сердце надежду вот-вот увидеться с Полоняночкой, чью любовь почитал куда более сладкой, чем любовь этих дев; на сердце его полегчало, и чело просветлело.
Глава XII. Перед Королем Роскошной и Манящей Равнины
Потом женщины повели их вверх по течению ручья, и Холблит шел возле Морского Орла; но спутницы их снова развеселились; играя, они бегали вокруг них, веселые, как юные козочки. Чтобы смыть морскую соль, они неглубоко зашли босыми ногами в чистый и ясный поток, бегали по лугам, собирали цветы, плели из них венки и гирлянды, которыми украшали себя и Морского Орла; но к Холблиту девы не прикасались, потому что боялись его. Ручей уходил к холмам, и они следовали его потоку, и каждый новый луг был прекраснее предыдущего, насколько это возможно. Кое-где вдали они замечали людей, но никого не повстречали на своем пути, если не считать мужа и деву – легко одетых, как в середине лета, – которые в любви и радости вместе гуляли по берегу ручья, обратив удивленные взоры к суровому Морскому Орлу и Холблиту с его блестящим копьем. Черноволосая дева приветствовала эту пару и что-то сказала им; они отвечали веселым смехом, Встреченный муж нагнулся к цветущему травянистому берегу, поднял корзинку и принялся раскладывать на траве под ивой лакомые яства, а потом пригласил всех быть его гостями в этот ясный полдень. И они сели возле искрящегося ручья, ели и пили и были веселы. А потом, добрыми словами попрощавшись со встречными, все три провожатые обратили свои лица к холмам.
Наконец они увидели перед собой заросшую лесом горку, у ее подножия ярко алело красно пятно, а вокруг него солнце освещало разноцветные сооружения. Тут Морской Орел спросил:
– Что это?
И дама его сказала:
– Там шатер Короля, а вокруг него палатки и навесы наших людей, которых он считает друзьями; и нередко обитает в полях вместе с ними, хотя владеет чертогами и домами немыслимой для человеческого сердца красоты.
– Есть ли у вашего Короля враги, которых он мог бы опасаться? – спросил Морской Орел.
– Откуда им взяться? – ответила дева. – Даже если случай вынесет на берег этой земли желающих сразиться с ним, битвенный гнев разом оставит воителей, как только блаженство Роскошной и Манящей Равнины проникнет в их души… они не захотят ничего другого, кроме как оставаться здесь и быть счастливыми. Но все же скажу: появись у него враги, Король сокрушил бы их с меньшим трудом, чем требуется мне, чтобы растоптать маргаритку.
Они шли, и теперь им попадались многие люди, игравшие и резвившиеся в полях; и не было среди них старца, израненного или увечного, грустного или слабого телом. Некоторые из них окружили пришельцев, удивляясь Холблиту, несшему длинное копье и остававшегося в сверкающем шлеме и темно-серой кольчуге, но вопросов не задавали, ибо все понимали, что перед ними новички, еще не познавшие блаженств Роскошной и Манящей Равнины. Так они шли без помехи меж прекрасных людей, и Холблит подумал о том, сколь радостной будет подобная дружба и как возвысится его сердце от одного их вида, если только нареченная окажется с ним рядом.
Так пришли они к шатру Короля, стоявшему на излучине у подножья холма – на лугу, с трех сторон окруженном лесом. Холблиту показалось, что он не видел более прекрасной палатки, ибо покрывавшие ее полотна были расшиты сказами и цветами, низ же шатра украшали золото, жемчуг и самоцветы.
Прямо в двери – в кресле слоновой кости восседал Король этих земель – в золотом облаченьи, препоясанный украшенной самоцветами цепью, с короной на голове и мечом у пояса. Ибо настал час, когда он выслушивал все, что могли сказать ему люди, и потому сидел в двери шатра, и народ стоял перед ним, сидел и лежал на траве; и вот то один, то другой подходил к Королю и обращался к нему со словом.
Лицо его светилось, словно звезда; необычайно красивым он был и добрым, как майский вечер в полном блаженства садах, когда аромат шиповника наполняет воздух. Отвечал он голосом столь благозвучным, что всякое сердце устремлялось к нему, и никто не смел противоречить.
Но едва Холблит взглянул на него, он сразу же понял,