Знал Мусуд, что Миланья не признает веры православной, что лечит травами и волшебными заговорами и видит то, что от обычного человеческого взгляда сокрыто. Знал и то, что зовут её злые бабки-сплетницы ведьмой. Ну и пусть зовут — ему-то, татарину, что с того?
Как увидел он её позапрошлой зимой — так и полюбил! Миланья тогда вдовицей ходила — мужа её, дружинника Микулу Славича, ушкуйники на реке Волаге, убили — поэтому Мусуд греха не сделал, когда стал за ней ухлестывать. Ухлестывал, ухлестывал, а потом побежал к князю за благословением на женитьбу! Князь Ярослав усмехнулся понимающе, благословение дал и прибавил к нему добрый дом в Переяславле. Так вот они с Миланьей и стали жить-поживать, добра наживать.
Закончил Мусуд поздно.
Сполоснув как следует в чане с водой руки, отерев их о тряпицу, он зашел в избу, где у лучины за вышиванием его ждала Миланья. Рядом на лавке лежала кошка и сытно урчала во сне. В избе было чисто прибрано, нехитрая утварь расставлена по местам. Жена отложила рукоделье и встала навстречу Мусуду, он обнял её за стан, привлекая к себе так крепко как только мог.
— Сегодня ты у меня герой? — прошептала она.
Миланья прикоснулась к его лицу и губы её дрогнули в улыбке. В глазах жены читалась любовь; любовь не жгучая, не мучающая, не толкающая на безумие, но спокойная и нежная. Такая любовь живёт в сердце человека годами и десятилетиями и умирает вместе с ним; такая любовь никогда не потребует от человека смерти в случае, если возлюбленный покинул этот мир раньше.
Мусуд поцеловал жену, руки его поползли вниз, ухватили подол сарафана и потянули вверх. Миланья, тихо засмеявшись, легко шлёпнула его по рукам, а затем обхватила за шею и прошептала:
— Постой! Скажи сначала, правда ли, что князь войну хочет развязать против княжеств Черниговского и Новугородского, а?
— Всё-то твои уши слышат! — муж стал осыпать поцелуями её лицо. — Даже если так, то что? Князь воюет без устали.
— А то, что в этот раз сыновей он возьмёт с собою!
— Ну и что?
Мусуд не стал ничего дальше спрашивать, принялся он её ласкать, прижимать к себе и повел к супружеской постели. И только когда она обнаженная лежала рядом с ним, Миланья заговорила снова:
— Если князь Ярослав объявит войну Чернигову, то покинешь ты меня. Останусь я Переяславле одна, а ведь доселе ты от меня еще надолго не отлучался!
— Зачем ропщешь? — вздохнул Мусуд. — Ты знаешь, что я…
— Знаю. Александр. Пока он здесь — и ты здесь. А вот отправится княжич с отцом на войну — и ты на войну. Такая у тебя забота.
— Да.
Миланья приподнялась на ложе и в темноте принялась вглядываться в его лицо.
— Это хорошо, — шепнула она.
— Чего это еще — хорошо?
— Что полюбил ты его, как кровного сына — хорошо. Ты думаешь, не вижу я ничего? Ты жизнь свою жил, только воевал, смерть да разлуку видел, сердце у тебя зачерствело — говорить с тобой перестало, стал ты как перекати-поле трава! А оказался при княжиче — вспомнил ты, что нет у тебя ни кола, ни двора и сына, чтоб радоваться на старости, тоже нет. И пожалел ты, что Александр не твой сын, пожалел о том, что семью не завел в положенныйсрок — о многом пожалел. Скажешь не так? Скажешь, что не просил князя Ярослава оставить тебя при Александре?
— Не скажу, — Мусуд покачал головой, не удивляясь её словам. — Да, мог быть и гридином при Ярославе — выгодно это и почетно, да только я сам упросил князя не отрывать меня от Олексы. Подумалось: зачем мне выгода? Всю жизнь за ней гонялся — хватит! А Олексе наставник хороший нужен — чтоб вырос он богатырем и ловким воеводой. Так я решил.
Миланья прижалась к его устам своими горячими губами, затем, смеясь, сказала:
— И хорошо, что решил. Но если ты уедешь, что ж мне делать? Тосковать да на лавке сидеть, а?
— Бабы обычно так делают. Да не трясись ты по-пустому! Кто знает, как всё будет? Может никуда княжич и не поедет! — Мусуд широко зевнул.
— А если поедет — возьмешь и меня с собой? — не отставала жена. — Возьмешь?
— Если князь дозволит… — ответил Мусуд уже сквозь сон.
Утром следующего дня в Переяславль-Залесский прискакал гонец от князя Ярослава Всеволодовича. Князь возвращался в свою вотчину и отослал слугу сообщить о своем прибытии заранее. Гонец сообщил так же, в ответ на жадные расспросы, что судьба Михаила Черниговского решена, как и судьба Новугорода.
Князь Михаил вымолил у Ярослава прощение и добился клятвы, что князь Переяславский не пойдёт войной на Черниговское княжество. В знак своего смирения и благоволения Михаил отказался от всех своих притязаний на Новугород. А это означало возвращение власти Ярославовой над вольным и непокорным княжеством.
— Князь Ярослав сзывает дружину! — объявил гонец. — Идёт ставить новугородцев на колени пред собою!
5. ПЛАНЫ ЯРОСЛАВА
Бояре, рассевшиеся на широких лавках вдоль стен, ожидали в гриднице прихода князя. Они переговаривались между собой, обсуждая последние события, связанные с возвращением в Переяславль Ярослава. Тут было о чём поговорить!
Для того этим летом в Суздаль съехались многие знатные князья и их дети, чтобы восстановить мир на земле русской. Всем понимали: усобица меж князьями, которые приходились друг другу в больших и малых долях родными, была ужаснее для родины, чем набеги чужеземцев. Братья становились врагами и ходили друг на друга войною, сыновья восставали против отцов, племянники желали смерти дядьям, а удельные князья предавали своих господ и старались захватить престольные города, сжигая деревни и грабя простой люд. Что ни год был — так распря, так перевет и кровопролитие.
Ну а Ярослав Всеволодович всегда был князем честолюбивым и не сиделось ему в Переяславле-Залесском. Хотелось ему управлять всею Владимиро-Суздальской землей, а не уделом в этом великом княжестве. Желание это толкало Ярослава на ссоры с родными братьями, которым по воле отца — Всеволода Большое Гнездо, достались более знатные престолы да более богатые города. Поднимался уже Ярослав против родичей своих — брата Константина и тестя Мстислава Удалого, споря с ними из-за земель да только не сумел одолеть мудрого воеводу Мстислава. Тот побил дружину горячего и властолюбивого князя переяславского и показал Ярославу кукиш.
После этого Ярослав притих, оставил на время мысли о распрях с родичами и занялся внешними делами: утвердился на княжение в Новугороде, ходил войной на Литву и Ригу, покорял языческие земли, присоединяя их к своим владениям и копил богатства. Новугород, где Ярослава не любили, но в нём нуждались, князь привык считать своей собственностью — несмотря на то, что город этот издревле был свободным, сам призывал князя и, если был им недоволен, «показывал дорогу». Новугородцы долго терпели тиранство Ярослава, вмешивающегося и в городские и в торговые дела, не чтившего святынь — потому как не было другого такого же сильного и ловкого князя, имени которого боялись бы и латиняне и подвластные Новугороду язычники. Однако терпению бояр, имевших большие торговые дела с латинянами, пришел конец — Ярослава было решено свергнуть с новугородского княжения, пока он воюет под Ригой, а сыновей его похитить и удержать в плену, чтобы вспыльчивый и жестокий Ярослав смирился с положением дел и не отомстил ужасно. Но птенцам Ярославовым удалось избежать пленения, и они оказались под крылом у отца в Переяславле, а Новугород…
Новугород уже третий год сотрясали бедствия. Свергнув Ярослава с княжения, призвали новугородцы на княжение Михаила, князя Черниговского, обещавшего голодающему княжеству военную защиту и послабления. Михаил приехал в Новугород, принял княжение, выписал грамоту, освобождающую чернь от податей на пять лет и на какое-то время люди действительно почувствовали облегчение. Но голод не уходил — три года подряд то дожди, то заморозки уничтожали посевы и озимые. Ко всему прочему, Михаил не смог держать вольный град в страхе; новугородцы, терзаемые лишениями и не чуя узды, стали без конца смутьянствовать, грабить дома богатых жителей и убивать тех, кто приходился им не по нраву.
