Угроза подействовала, и восемь студентов изрядно напугались. Блондин с косой длинной челкой, сидящий рядом с тем молодым человеком, который и задал неприятный, даже неуместный вопрос, шикнул на него с явной угрозой. Все замерли в ожидании моих слов, и я начала лекцию. Кажется, спецы приняли мои слова всерьез, надеюсь, они больше не станут мешать мне.
На самом деле, мне не хотелось портить им жизнь. Неявки, проставленные в сводки, очень сложно отрабатываются и исправляются, а перед каникулами это становилось еще более трудновыполнимым делом. Оставить хвост на выпускной год – почти смертный приговор.
Итак, лекция началась. Я во всех подробностях рассказывала о ядовитых жителях Авралии – кто из обитателей ядовит смертельно, а кто не столь серьезно опасен для человека; кто может вызвать временный и местный паралич своим укусом, а кто способен после травматизации тканей поспособствовать появлению генерализованного паралича, распространившись до дыхательных мышц – вызвать смерть; кто своим укусом может вызывать жуткие расстройства пищеварительной системы, а кто – временную слепоту, а есть те, кто и невозвратимую. Эффект временного ограничения такого чувства, как зрение, может быть полезен в некоторых обстоятельствах, и это я подчеркнула особенно.
Яд паука – Аракса Земляного – вызывает обильную рвоту, а если вовремя не помочь укушенному, то от последствий обезвоживания наступит смертельный исход. Однако существует любопытный феномен: человек, которого укусила эта разновидность паука, будет говорить чистую правду. Вероятно, ведутся засекреченные ведомственные разработки – отсоединить одно действие яда Аракса Земляного от другого, но пока о таких данных вневедомственной научной публике неизвестно.
Сегодня я поведала только о классе насекомых, не затрагивая класс рептилий, и даже оставила одно животное из класса млекопитающих. Будет им это сюрпризом или сюрприза не будет, пусть решает леди Лаиса.
После обсуждения всего материала я пустила по рядам листочек, чтобы все присутствующие вписали в него свою фамилию, а затем я со всеми попрощалась. С чувством выполненного долга перед заведующей кафедрой я приступила к собственным сборам, но почему-то спецы не спешили уходить, а все-также сидели на своих местах и подозрительно перешептывались между собой.
Последним в свой портфель я положила список написанных фамилий, не забыла и захватить свой пиджак. Я намеривалась уже уходить, но наткнулась на восемь пар горящих глаз.
– Что? – спросила я совсем не по-профессорски.
– Нет-нет, ничего, – ответил молодой человек с ямочкой на подбородке и обвел студентов безапелляционным взглядом.
Все засуетились, быстро засобирались и разом покинули мою аудиторию. Надо же, какая сила внушения, мне бы такую.
Как раз я вспомнила, что окна тоже стоило бы закрыть, а после и сама удалилась из аудитории, снова забыв запереть дверь. Ну и ладно, все равно после почты нужно идти в лаборантскую, если вспомню, то закрою.
Быстро стучать синими туфельками все еще не выходило, натертые вчера мозоли заставляли меня страдать. Но я не сдавалась, и шла уверенно, держа курс на почту, чтобы отправить письмо старшему брату, которые я благополучно позабыла написать. Но ничего, сделаю это в пункте приема. Профессора так просто не сдаются! И почему же я так хорошо запоминаю знания из книг, но постоянно забываю, что происходит в моей собственной жизни?!
Улочки города были полны народа, все куда-то шли и всем что-то было нужно – домой, поесть или на встречу. Среди них кто-то неизбежно опаздывает на свидание, а кто-то и вовсе опоздал; кто-то торопится исполнить мечту, а кто-то и не начинал; кто-то пытается вернуть все назад, а кто-то даже и не пытался. И только каменные строгие высокие стены никуда не спешат, стоят себе и стоят, там, где соизволили поставить их руки человека.
Наконец, я добралась до высокого здания с огромными круглыми окнами, из которого постоянно что-то вылетало, а если быть точнее, то это были легкие письма. Все, что не проходило контроль веса (чаще всего это были посылки), отправлялось с почтовым дирижаблем до адресата. А вот маленькие письма всего в пару листов отправляли сами почтальоны с сильным отпечатком воздуха.
Работали в этой структуре люди, конечно же, обладающие не только отпечатком воздушной стихии (никакой дискриминации по стихийной принадлежности в обществе не встречалось), но они имели возможность нашептать магическому ветру, куда и кому нести письмо, но могли это делать только сильные воздушники.
Каждый кабинет работника почты, который рассылал письма, был оснащен большими окнами для того, чтобы беспрепятственно отправлять в полет письмо нужному человеку, «по ветру», так сказать. Но прежде чем письмо отправят самым быстрым способом, его подвергнут обязательной и тщательной проверке.
Зайдя в огромную и круглую деревянную двухстворчатую дверь, я сразу заняла длинную очередь к пункту приема. Я встала за пожилой, одетой не по сезону дамой в шерстяной шали. У принимающей стойки всех желающих обслуживал грушеобразный мужчина с неряшливой и куцей бородкой. На голове у него был характерный кепи почтальона, и одет он был в голубую форму почтового отделения, пуговицы которой еле-еле удерживали натиск живота работника почты. Мужчина довольно быстро и ловко взвешивал сверхточными весами письма и проводил проверку отправляемых бумаг, некоторые даже забраковывал и отправлять с ветром не позволял.
Если отправитель соглашался на другой способ доставки, то работник почты откладывал письмо в ящик на дирижабль, и уже не самым легким путем оно попадало в руки получателя, а если отправителя не устраивали предложенные условия или ему была важнее срочность получения, то желающий переписывал свое письмо в облегченном варианте, исправляя несоответствия. Затем отправитель снова вставал в очередь и все повторялось. Именно поэтому в почтовых отделениях всегда очереди, хотя условия быстрого отправления ни для никого не являлись секретными.
