Ознакомительная версия.
— У тебя там коньячок был. Дай человеку выпить. Ему надо.
Она кивнула, достала из сумочки початый шкалик, молча протянула мне.
— Забирай, — великодушно сказал водитель. — Ты все сделал, как надо. Спасибо, что нас оттуда увез. А теперь выпей и постарайся поспать. И учти, если начнешь расспрашивать меня утром, я скажу, что ничего не было. И Светка подтвердит. И Римас. Нам всем тут еще ездить и ездить. Так что не начинай. А еще лучше — совсем забудь. И летай самолетами.
Его поведение ошеломило меня чуть ли не больше, чем все предшествующие события. Но спорить совершенно не было сил. Поэтому я молча кивнул, взял коньяк и пошел прочь. Чувствовал, что эти двое смотрят мне вслед, но оборачиваться не стал. Обошел автобус, забрался в салон, упал в свое кресло, достал из кармана телефон и позвонил Карлу. На этот раз пошли гудки, потом раздался его голос:
— Как дела, Фил?
Я открыл было рот, чтобы подробно рассказать, как у меня дела, но вовремя передумал. Не телефонный разговор. Потом. Может быть.
— Все хорошо, — сказал я. — Автобус пустой, кондиционеры работают. Я почти сразу уснул, потом проснулся, вышел покурить, а водитель зачем-то подарил мне бутылку коньяка. И я решил, что обязательно должен рассказать тебе об этом удивительном происшествии, а то завтра сам не поверю, что это было наяву. Сейчас выдую коньяк и буду спать дальше.
— Весь сразу, что ли, выдуешь? — изумился Карл.
— Конечно весь, чего мелочиться. Бутылка двухсотграммовая, к тому же из нее уже кто-то отпил. Так что спокойной ночи. И передай Ренате спасибо за чай, он мне очень пригодился. А завтра с утра еще раз пригодится, заранее предвкушаю.
— Передам, конечно… Эй, Фил, я почему-то очень рад, что ты позвонил. Я имею в виду, гораздо больше, чем положено в подобных случаях.
— Знал бы ты, как я сам этому рад, — искренне сказал я.
А потом исполнил свое обещание — залпом опустошил дареный шкалик, запил его чаем, выглянул в окно, озадаченно проводил глазами далекую неоновую надпись «Тяжелый свет Куртейна», натянул плед на голову, сказал вслух: «Ну их всех в жопу» — и заснул так крепко, как даже в собственной постели нечасто получается.
Когда я открыл глаза, мы как раз въезжали в Прагу. Часы на телефоне показывали 10:10. Хорошее время, люблю такую симметрию. По всему выходило, что за ночь водители не только наверстали упущенное, но и опередили график почти на два часа, по расписанию нам полагалось прибыть в Прагу только в полдень.
Подумав об этом, я тут же вспомнил, какая фигня творилась ночью, и содрогнулся, но быстро нашел выход, веско сказал себе: «Чего только не приснится» — и чуть не умер от облегчения. А что ж, мне еще и не такое порой снится; мои ночные кошмары бывают столь правдоподобны, что так называемая реальность стыдливо забивается потом в темный угол и сидит там смирно, убоявшись конкуренции. В детстве я вообще не мог отличить одно от другого, вечно бродил и разговаривал во сне, озадачивая взрослых своими лунатическими выходками. Но мало ли что было в детстве.
Я достал из рюкзака термос, допил все еще горячий чай и уставился в окно. Городской пейзаж по мере приближения к центру становился все более привлекательным. Вот и прекрасно, буду его разглядывать. Все лучше, чем…
Ты меня, конечно, извини, осторожно сказал мой внутренний голос, но если это был только сон, с какой стати ребята поделились с тобой коньяком? Или ты пустой шкалик из сновидения приволок, чтобы сдать поутру? Хозяйственный какой, молодец. Даже жаль, что такую тару нигде не принимают, придется теперь обратно уносить.
Цыц! — внутренне рявкнул я. Может, я этот шкалик в Каунасе купил, на автовокзале. Мало ли что не помню, я же носом весь день клевал…
Но было поздно. Этот гад, в смысле внутренний голос, уже разбудил во мне способность сомневаться. Чем плох скептический ум вроде моего — он подвергает сомнению не только завиральные идеи, а вообще все подряд, в том числе здравые, разумные объяснения, которые меня полностью устраивают.
Несколько секунд я колебался, а потом достал из кармана телефон, открыл список исходящих звонков и содрогнулся. Последний звонок Карлу в двадцать три с минутами — с ним все в порядке. Было дело. Проснулся, позвонил зачем-то домой и снова уснул. Но предыдущие девятнадцать вызовов, сделанные примерно часом раньше, — фрагмент моей записной книжки, которую я, совершенно верно, в панике обзванивал, набирая все номера подряд, включая службу вызова такси и стоматологическую клинику, вот смеху было бы, если бы дозвонился…
Ну и что? — строго спросил я себя. По дому ходить не просыпаясь можно, а по телефону звонить — нет? Почему, интересно?
Ай, ладно, отмахнулся мой внутренний голос. Сам знаешь, никакой это был не сон.
Ну да, сам знаю. Я много чего «сам знаю», в подавляющем большинстве случаев это здорово осложняет жизнь.
Но, по крайней мере, лезть с расспросами к водителям я не стал. Просили люди оставить их в покое — пожалуйста. Единственное, что я себе позволил, — ласково сказать на прощание бортпроводнице: «Спасибо вам за коньяк, Света».
— Ой, ерунда, сколько там того коньяка было, — смутилась она. Тут же осеклась, отвела глаза, но поздно, я уже выяснил, что хотел. И, стараясь сохранять безмятежность — хотя бы на лице, — зашагал к зданию автовокзала, где призывно маячил кофейный автомат.
Автомат, впрочем, жестоко обманул мои ожидания. В отличие от наших виленских автопоилок, которые предлагают страждущим скверный, но все-таки натуральный кофе, он торговал всеми мыслимыми разновидностями растворимого. Зря я предусмотрительно запасся мелкими кронами — не пригодилось.
— Кругом враги, — вслух сказал я и пошел к стоянке такси. Уж в отеле-то найдется для меня чашка эспрессо — при условии, что минувшей ночью мы не впендюрились со всей дури в какую-нибудь гнусную параллельную реальность, где о существовании натурального кофе даже любознательные ученые не догадываются.
Реальность, параллельная или нет, была милосердна. И эспрессо в отеле мне дали, и завтраком накормили за почти символическую доплату, и в номер пустили на час раньше положенного срока. Даже банный халат, поджидавший меня в душе, был длинный, почти до пят, а не куцая махровая жакетка, как обычно. Казалось бы, живи и радуйся. Но нет, в голове моей теснились Беспокойные Мысли — именно так, с большой буквы, крупные, жирные, тяжелые, поди избавься от них.
— А скажи-ка мне, милый друг, — спросил я свое зеркальное отражение, до отвращения встревоженное, — почему тебе так не нравится ночное происшествие, в ходе которого ты вел себя абсолютно правильно, оказался большим молодцом и, судя по всему, всех спас? Неизвестно от чего, непонятно каким образом, но спас — факт.
Ознакомительная версия.
