Его голос прозвучал холодно:
— Что тебя интересует?
— Маркус летом все сметет с лица земли, — напомнил я.
— Вы пришли сообщить нам такую редкую новость? И неожиданную, да?
— Думаю, — ответил я, — вы отбираете книги, чтобы опустить в пещеры пониже, не так ли?
— И что?
— Меня интересует, — сказал я, чувствуя закипающий гнев, — собираются ли монахи дать отпор? Я слышал, что если на всей земле и найдется сила, что остановит погибель человечества, то она здесь, в Храме Истины.
Он перекрестился, сказал сухо:
— Господь дает нам силу. И что пошлет, то и примем!
Не глядя на меня, вернулся к работе, и я понял, что он уже забыл обо мне или заставил себя забыть. Помощники один за другим подавали ему книги, он короткими жестами распределял, куда что отнести.
— Да, — пробормотал я, — конечно, примем… куда денемся?
Примем, конечно, примем. Только все-таки, думаю, не так, как считает правильным приор.
Хотя не оставляет ощущение, что он просто отделался от меня, — вовсе не потому, что нечего ответить насчет Маркуса. Просто почему-то не хочет говорить…
Не привлекая внимания, вернулся в свою келью, но едва медленно и настороженно — все-таки не дома — переступил через порог, как повеяло легким холодком, словно чуть-чуть приоткрылась форточка.
Так же неспешно прошел к постели, чувствуя, как опасность приближается, подступает медленно, но неотвратимо, как движение планет, вытащил меч и ждал.
По коже сперва гулял холодок, затем ее заледенило, словно стою голым среди льдин под сильным ветром.
В келье начал сгущаться мрак, стены отдалились, мир стал неясным и угрожающим. Я создал шарик света, но он моментально истощился и погас, не успев отодвинуться от меня даже на расстояние вытянутой руки…
Холод приблизился вплотную, я отодвинулся вдоль стены, чтобы хотя бы с этой стороны обезопаситься, обошел комнату — нигде и ничего, но все чувства кричат, что опасность стала даже ближе.
— Знаю, — сказал я медленно, — ты здесь… Да, ты здесь… Что тебе мешает напасть?
В дальнем углу кельи начало проступать нечто темное, сперва как черный дым пожарища, только полупрозрачное, с разводами и струями, затем уплотнилось, словно разрастается емкость с тяжелой и быстро густеющей черной смолой.
Я напрягся, не представляя, как с таким драться, и защитит ли меня мое паладинство, вообще-то довольно хилое, а магия здесь не действует, да и маг из меня тоже никакой…
Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь моего отклика, дверь распахнулась, вошел с горящим факелом, несмотря на две зажженные свечи в келье, высокий худой монах с бледным лицом и ввалившимися глазами.
Я быстро зыркнул в сторону темной твари, но там уже чисто, когда только и успела исчезнуть, мне бы такую скорость, а то только за столом и удается развить в полную силу.
К чистому свету свечей добавился еще и трепещущий оранжевый от факела, структура камня видна отчетливо, но там ни следа исчезнувшей тени, что не тень вовсе…
— Брат паладин, — вскрикнул монах тихонько, — что с вами?
Факел он держит так, чтобы его узнавали сразу, его обязанность проверить все постройки, залы, хоры, кладовые, трапезную, лазарет, закрыть входные ворота, это принято в каждом монастыре не только во избежание поджогов и проникновения воров, но и чтоб не выходили братья монахи.
— Да так, — ответил я, как можно незаметнее переводя дыхание, — я же паладин, ты сам проблеял сие только что… А паладины обязаны совершенствовать умение защищать веру нашу святую и как бы правильную в ряде отношений!..
— А-а, — произнес он с облегчением, но посматривал на меня все еще опасливо, пока я не сунул меч в ножны. — Тяжелая у вас жизнь…
— И не говори, — согласился я. — Постоянно рубить головы, проливать реки крови, одновременно проповедуя милосердие и сострадание… это, скажу тебе, весьма как-то даже лепо зело, а местами не совсем лепо, а то и вовсе нелепо, но зато зело и обло.
Он зябко передернул плечами, боязливо посмотрел по сторонам, одной рукой придержал дверь приоткрытой, выглянул в коридор, как мне показалось, тоже украдкой, закрыл плотно и навалился на нее спиной.
— Брат паладин, — прошептал он, — вы в самом деле хотите попытаться… воспротивиться?
— Отцу Кроссбрину? — спросил я.
Он с досадой отмахнулся.
— Отец Кроссбрин просто напыщенный богослов. Я говорю про эту проклятую звезду Маркус!
Я сказал торопливо:
— Да-да, конечно!..
Он огляделся, сказал шепотом:
— Тогда приходите в полночь к брату Гвальберту Латеранцу. Знаете, где его келья?
— Нет…
— Второй коридор, — прошептал он, — двенадцатая дверь. Запомните, в полночь!
— Умру, но приползу, — пообещал я.
Он тут же отворил дверь и выскользнул в коридор, оставив меня с сильнейшим сердцебиением и тревожным ощущением, что вот едва прибыл, и уже становлюсь участником некоего зловещего заговора.
Дождавшись полуночи, я тихо выбрался из кельи, хотел даже перекинуться незримником, но не получилось, пришлось осторожно пробираться вдоль стен.
Один раз чуть не попался: кто-то шел под дальней стеной зала; я замер, а когда монах исчез, двинулся дальше, крадучись еще осторожнее. Впереди показался второй коридор, я затаил дыхание и пошел вдоль ряда дверей на цыпочках, задерживая дыхание и чувствуя в который раз, насколько же этот Храм огромен.
Понятно, такой не мог бы существовать здесь сам по себе, вокруг на сотни миль только промерзшая земля, покрытая вечным льдом и снегом, однако монастырь — другое дело.
Неутомимые монахи всегда искали и находили для себя места среди диких лесов, непроходимых болот и долин высоко в горах, где тишина, покой и уединение, а уже там корчевали лес, осушали болота, приручали дикий скот и разводили стада.
Собственно, в те времена только монахи этим и занимались, вся Европа после отступления ледников была сплошным болотом, где на отдельных островках прорастал лес, и привести эти земли «в божеский вид» и была задача монахов.
Здесь же забрались на далекий север, как только смогли, где невероятными титаническими усилиями основали этот монастырь, а уже при нем, как понимаю, намного позже собор, названный Храмом Истины.
Была ли гора такой или же монахи сами сумели создать это все — святость творит чудеса, уже знаю, — но для меня сейчас это третьестепенно, если вообще имеет значение, а вот насколько эти монахи готовы уже на этот раз вступить в бой против Маркуса?
Я осторожно стукнул в двенадцатую дверь, с той стороны голос тихо спросил:
