— Я занимался им весь вчерашний день и сегодня больше шести часов. Я думаю и вижу сны на древнеирвийском. Еще немного, и окончательно забуду прочие человеческие языки. Тогда вы лишитесь удовольствия понимать мои колкости.
Прежде, чем я успеваю сказать, что только об этом и мечтаю, он берет меня под руку.
Что за отвратительная самоуверенность? Отчего он так убежден, что я последую за ним. И почему я не возмущаюсь, но покорно позволяю ему увлечь себя по коридору?
— Бросьте, — рассуждает маг. — Грешно держать человека в неведении. Я уже почти два месяца брожу только привычными маршрутами из опасения заблудиться, умереть с голоду и пополнить ряды ваших фамильных привидений. Вы же добрая квартерианка, сеньорита, значит должны помочь. Покажите ваше фамильное гнездо.
Сопротивляться этому напору непросто. А главное: не хочется.
— Погодите! — я вырываю руку. — Надо кликнуть вдову Скварчалупи.
— О нет! Только не это, Франческа. Разве вы не знаете, что присутствие рядом пожилых склочных женщин вызывает меланхолию и разлитие черной желчи?
Вдову Скварчалупи трудно любить. Она всегда всем недовольна, особенно мною. Ей не в радость танцы, музыка, смех и любое движение. Будь ее воля, дуэнья бы только сидела с пяльцами у окна, осуждала знакомых и жаловалась на болячки.
Но я знаю — у нее была тяжелая жизнь, и в глубине души вдова очень несчастна. В ответ на насмешки мага, я проявляю подчеркнутое сочувствие к сетованиям сеньоры.
Однажды Элвин пробовал уколоть меня рассуждениями о том, как приятно видеть такую самоотверженную заботу. Я испортила ему удовольствие, сделав вид, что принимаю слова за чистую монету.
— Она моя дуэнья! Нам неприлично оставаться наедине.
— Разве мы одни? В замке полно народу. Не будьте жестоки, леди. Дайте вдове без помех насладиться сиестой.
И я подчиняюсь.
Мы проходим по верхней галерее, рассматривая портреты моих предков. Я рассказываю историю рода Рино. Элвин награждает каждую работу меткими, забавными комментариями. Против воли снова смеюсь над злыми шутками.
— Вы были прехорошенькой девочкой, сеньорита.
Наш семейный портрет. Мне на нем пять лет и, по мнению всех домочадцев, я похожа на маленького фэйри. Сотни кудряшек, бархатный берет, платье в оборочку.
— А это что за юный шкодник?
— Мой брат.
— Плохо получился. Художник работал с похмелья?
Да, у Риккардо на картине слишком простодушный и одновременно озорной взгляд. Обычно брат куда серьезнее. И все же маг несправедлив к живописцу.
У вас ведь больше нет братьев и сестер?
— Нет. Отец женился еще дважды, но вторая жена была бесплодна. А третья умерла родами, и ребенка спасти не удалось.
От воспоминаний становится грустно. Она умерла два года назад. Ей было восемнадцать.
Я любила Лукрецию, как старшую сестру. Искренне молилась, чтобы роды прошли успешно, но боги решили иначе.
Мы подходим к последнему полотну в галерее, и у меня пересыхает во рту.
— А это… мой портрет. На шестнадцатилетие.
Он долго всматривается в работу Лоренцо. Потом переводит взгляд на меня, будто сравнивая с оригиналом, приподнимает бровь.
Я чувствую, что краснею. Мне самой немного неловко рядом с картиной, она словно свидетельство моего глубинного лицемерия. Женщина на портрете — воплощение чистоты, стыдливости и нежности. Глаза полуопущены, на лице улыбка, значение которой я сама тщусь разгадать. В жизни я никогда не была настолько… совершенной.
— Интересно… — бормочет северянин. — Художник хотел сказать, что всякий должен целовать ваши туфельки, и, пожалуй, что ему это удалось.
— Его писал Лоренцо, — в моем голосе вызов.
— А. Тогда ясно. Значит, вот как он вас воспринимал, бедняга. Кстати, вам неожиданно идет белый.
— Почему “бедняга”? — я сама поражаюсь, как проникновенно и вкрадчиво это получается.
Опасная тема. Магу не стоило бы ее трогать лишний раз, но Элвин Эйстер не стыдится вспоминать о своем преступлении.
Понимающая улыбка. Он берет меня за руку:
— Сами подумайте, сеньорита. Она слишком хороша для этого мира, ей бы по облаку ходить, — кивок на портрет. — Быть мужем такой дамы — значит, ощущать себя святотатцем или вором, посягнувшем на сокровище. Да вы и сами все знаете. Признайтесь, вам это нравилось?
Слова жестоки, как бывает жестока истина. Лоренцо и правда боготворил меня. И да — мне это нравилось. Полные безмолвного восторга взгляды были так убедительны, что я чаще верила им, чем себе или зеркалам.
— Разве так не должно быть между влюбленными?
— И кого любил ваш Лоренцо на самом деле? Ее, — кивок в сторону портрета, — или вас?
— Она — это я!
Я пытаюсь вырвать руку, Элвин берет меня за плечи. Я ощущаю, какая сила таится в этих изящных пальцах. Голубые глаза странно сверкают, у меня перехватывает дыхание.
— Неужели вам так охота быть недоступным идеалом? Вы — живая женщина, Франческа. Как все люди врете, ошибаетесь и пользуетесь ночной вазой.
Какая отвратительная похабщина! Да как он смеет!
Я чувствую, как краснею. От возмущения и сказанной магом непристойности сразу.
— Ну хватит мерзостей! Лоренцо любил меня. И я любила… люблю его.
— Мертвецы всегда лучше живых. Поэтому их так удобно любить.
Мне хочется тоже сделать ему больно. Хотя бы словом.
— Вам так важно отнять у меня не только возлюбленного, но и память о нем?! Это… подло. Вы не умеете любить и радоваться, оттого и спешите омрачить чужое счастье! Из зависти.
— Из зависти? — с непонятной и пугающей интонацией спрашивает Элвин.
А потом он привлекает меня к себе и склоняется над моим запрокинутым лицом. Чувствую жар рук на спине, губы почти касаются моих, дыхание обжигает. Накатывает обморочная слабость, хочу забыть обо всем, подчиниться чужой воле.
— Ну ладно, пусть будет зависть.
В последний момент перед глазами встает злополучное озеро, безжизненные глаза Лоренцо. Как ведро холодной воды на голову. Вырываюсь из объятий и с размаху бью мага по лицу.
Неестественно громкий звук пощечины. Я с ужасом отшатываюсь, вспоминая, чем закончилась подобное для Лоренцо.
— Признаю, я это заслужил, — задумчиво произносит Элвин, поднеся руку к щеке. — Должно быть, вы правы насчет зависти.
Мне хочется опереться на что-нибудь. В голове сумбур, ноги не держат. Он подхватывает меня под руку.
— Оставим эту тему, сеньорита. Впереди еще несколько часов увлекательной прогулки.
Я покорно переставляю ноги. Что это было? Что со мной?
