Кажется, последнее несуразное действие пришельцев переполнило чашу восприятия отшельника, сработал какой-то предохранитель – и он вернулся на эту грешную землю. Потому что больше всего опасался за сохранность своего уникального казана и его чувства вопили о главном несоответствии быта.
– Стойте! Вы испортите котел для варки! Надо зажечь огонь в другом месте.
– Так зажигай! – торжественно воскликнул Василий, острейшим десантным ножом со звоном стали о камень освобождая пленника от веревок. – Нашему воинству надо немедленно подкрепиться после прихода в ваш мир!
За такое короткое время пленения руки и ноги Деймонда не затекли, и он скатился со стола довольно ловко. Рухнул на колени возле стены, чуть сбоку от камина, и выдернул незаметную пробку из пола. Затем прямо горстями выхватил клубок пламени из общего огня и бросил в открывшееся отверстие. Тотчас вверх взвился небольшой столбик пламени, очень удобный для варки пищи в любой емкости, поставленной на треногу.
Только теперь земляне присмотрелись более внимательно к пламени – и мысленно ахнули. Вначале они были уверены, что в пещеру просто подведен по каким-то трубам газ, но подобное обращение с газом не укладывалось в голове. Да и слишком густым, маслянистым теперь выглядело пламя. А если долго к нему присматриваться, то начинало казаться живым. Хотя все равно в подводке горючего вещества обязательно были задействованы технические составляющие. Еще одна деталь: ни на котле, ни на стенках камина не наблюдалось и полоски копоти. Вот тебе и дикари!
Именно с таким выражением Сильва многозначительно посмотрела на Курта и Василия и принялась сноровисто доставать из отдельной сумки замороженные медвежьи лапы. Подобный деликатес считался отличным угощением в любом мире, а в этом так вообще выглядел редкостью. Причем настолько, что челюсть у отшельника отвисла в очередной раз, а дрожащий палец уткнулся в сторону разрезаемых кусков:
– Медвежатина?
– Конечно! – пугнула его своим лицом Сильва, но, кажется, привычного эффекта не достигла. – В нашем мире этих медведей, как тут зайцев. Только ими и приходится питаться в походе.
Тот же палец так и продолжал дрожать в прежнем направлении.
– Женщина! У тебя нож! Здесь нельзя быть с ножом! Откуда он?
Хозяин пещеры как-то непоследовательно не обратил внимания на ужасающее оружие Василия, зато теперь не сводил взгляда с чуть меньшего, но похожего ножа в руках женщины. Да и вообще, вместо того чтобы со страхом отвечать на вопросы пришельцев, ашбун сам начал спрашивать, а это старшего группы не устраивало. Подойдя вплотную, он приобнял отшельника за плечи и гаркнул в самое ухо:
– Деймонд! Начинай соображать! Что у вас здесь самое великое и святое?
– Вершина Прозрения…
– И эта вершина может карать и миловать как угодно! Правильно? Что замер, отвечай!
– Да… но вершина всегда свои приказы передает через императора. Ну… или через жрецов…
– А сегодня тебе явилось чудо! Вершина Прозрения сразу послала нас на твое спасение без согласования с вашим императором. Тем более что мне глубоко плевать и на него самого, и на ваших жрецов. Нами может командовать только монолит! Понял?
Тот смиренно кивнул, переводя взгляд с лица пришельца на его одежды, которые приоткрылись под разошедшейся спереди накидкой. Кажется, увиденная разгрузка с несколькими висящими на ней гранатами и прочим металлическим вооружением, карабинами и застежками убедила его больше всего: да, стоящие перед ним люди не из этого мира. Это повергло молодого мужчину в повторный ступор. Он замолчал и, словно ребенка, дал себя усадить на валун, стоящий возле стены. Пришлось несколько раз настоятельно повторить требование:
– Расскажи, кто ты, откуда и какими путями судьбы оказался возле нашего божества, вершины Прозрения.
Но только после пятого или шестого раза отшельник протяжно вдохнул – и затараторил. Кажется, он подумал, что следует все рассказать, словно на предсмертной исповеди. По крайней мере, у землян создалось именно такое мнение. Но так как он говорил очень быстро и почти все по существу, уточняющие или наводящие вопросы Василий решил задать после, дабы не сбить рассказчика с мысли. Потому что за полчаса в коротком и сжатом повествовании старший группы узнал намного больше об их основной цели, чем за все предыдущие дни пребывания в этом мире.
Деймонд Брайбо вырос на южном побережье континента, полностью занятом Успенской империей. Именно вырос, потому что считался круглым сиротой, принятым на воспитание бездетной престарелой парой. Где они подобрали ребенка или в каком приюте выкупили, узнать не удал ось, потому что однажды старый рыбацкий дом смыло в море тайфуном вместе с престарелыми родителями. Ну и со всеми личными вещами, а возможно, и свидетельством о рождении. Если, конечно, оное имелось. Юноше тогда исполнилось лишь тринадцать лет, и к тому времени он был приставлен к одной из поселковых общественных изб. У него и оставалась одна судьба: связаться с морем до конца жизни, ибо в таком возрасте юнги рыбацких баркасов и начинали выходить на промысел. Изменило положение знание грамоты, и поселковая акушерка взяла сообразительного малого к себе в санитары. Вот там он и понял свое призвание, утвердился в желании помогать людям и попутно узнал самую мерзкую и печальную тайну своей империи. Знало, конечно, о ней много обывателей. Но как-то не принято было распространяться об этом, обсуждать, да и вообще поминать всуе. А если и проявлял кто-нибудь излишнее любопытство, то такого сразу пытались запугать строгими наущениями:
– На все это воля вершины Прозрения, и лишь император ведает о путях свершения этой воли! А кто посмеет воспротивиться и отторгнуть запреты, достоин смерти и всяческого поругания.
Если и после этого слишком любопытный не успокаивался и продолжал выпытывать да выискивать, им начинали интересоваться жрецы-управители – и неугодный искатель правды пропадал. Впрочем, в половине случаев ему что-нибудь инкриминировали и штатный палач приводил приговор в исполнение.
Деймонду Брайбо выпытывать не пришлось: наблюдательный парень о самом главном догадался без подсказок. Находясь постоянно среди рожениц и помогая акушерке, он заметил одну странную особенность: любой младенец рождался здоровым, крепким и выносливым. И первый месяц развивался довольно быстро. А потом любое дитя, если его не приносили в месячном возрасте в храм, навещал прямо дома жрец и проводил обязательный обряд Очищения. Заключался он в пятиминутном наложении ладони жреца на головку ребенка, а затем эта ладонь с соответствующими заклинаниями опускалась в большой ларец Кюндю. Считалось, что таким образом с ребенка снимается грех рождения, изгоняется дух смерти, вьющий гнездо возле сердца, – и будущая личность начинает свое самостоятельное движение по тропе жизни. Но при этом утверждалось, что обряд очень труден для неокрепшего младенца, изгнание духа оставляет в астральном теле громадную рану, поэтому борьба за выживание удесятеряется. Только сильные выживают, ну а слабым… А слабым в награду – лишь легкая смерть.
