Маллет. Ему нужна была помощь, не спорю, но вовсе не моя. Как ни скучно это звучит, он самостоятельно победил бы свои несчастья, разве что затратив на сражение чуть больше времени, чем с моим участием. Мне не следовало вмешиваться, и я, твёрдо усвоивший наставления Мантии, последнее время проповедующей отстранённое наблюдение за причудами мира, удержался бы от соблазна похозяйничать в чужой жизни, но...
Что-то с лёгкостью распахнуло ворота в надёжной и неприступной, казалось бы, крепостной стене. Без стука и уж тем более без приглашения просочилось сквозь тонкие, как волосок, щели, чтобы удавкой затянуться на моём горле и подчинить, не слушая возражений. Что-то невесомое, не имеющее формы, цвета, запаха. Слово. Я утратил власть над собой, когда меня, случайно или намеренно, назвали «демоном».
Вот оно. Нашёл!
Мастер или демон, нет никакой разницы, кем меня считают люди, достаточно смешной мелочи, нелепого стечения обстоятельств, мгновения, которое присваивает мне то или иное имя. Я никто и ничто, воплощённая пустота, медленно бредущая по толще Гобелена или проносящаяся сквозь неё. Я самое свободное существо на свете, но потому и самое беззащитное перед... Именованием.
Не зря, ой не зря с древних времён известно, что можно подчинить любую силу, земную или небесную, если сумеешь угадать или узнать её истинное имя! Но, как сейчас понимаю, это лишь половина правды о свойствах мироздания. Да, имя подчиняет, но при непременном условии, что поименованное существо и само с рождения знало, как его должно называть. В противном же случае происходит нечто иное, всё равно что зачерпнуть ладонью воду из ручья и вылить в бокал. Что мы увидим? Мы увидим, как жидкость принимает форму сосуда, но приводит ли это смиренное действие к изменению сути текучей пленницы? Ничуть не бывало. Вода остаётся водой, даже будучи замороженной, ведь стоит вынести льдинку на солнце или согреть дыханием, твёрдость камня сменится услужливой гибкостью, ожидающей новых приказов.
Моё имя всегда казалось мне... пустым. «Идущий по начертанному пути»... Что сие означает? В сущности, ничего. Я иду куда-то и откуда-то, то быстро, то медленно, но не знаю, ни сколько продлится мой путь, ни чем он должен завершиться. И что самое обидное, неизвестно, кем и с какой целью начертана моя дорога. Мной самим? Ерунда! Даже невинное желание побыть в целебном одиночестве было вдребезги разбито капризом одного-единственного человека, пусть и облечённого могуществом, сравнимым с моим. Я иду, иду, иду, сознавая, что в каждый момент существования могу быть остановлен и для этого нужно так мало... Нужно всего лишь дать мне на время хоть какое-нибудь имя.
О, разумеется, я счастлив быть поименованным, ведь вместе с собой имя приносит и охапку ограничений, в пределах которых мне надлежит существовать, бесформенный океан сжимается до размеров хрустального бутона, отражая... Да, чужие чаяния, но своих у меня всё равно нет.
Можно назвать меня демоном, и я не смогу выйти за границы отведённого мне пространства. Можно назвать Мастером, и я буду вершить правосудие и защищать невиновных, буду рисковать собой, но не по собственной воле, а потому что имя, на краткий срок выданное мне в пользование, не терпит пререканий. Ещё раньше, в день совершеннолетия, меня назвали Разрушителем...
А что, если бы это слово никогда не прозвучало? Что, если бы я так и оставался в неведении относительно своей природы? Мне жилось бы счастливее? Вряд ли. Но, возможно, я получил бы другое имя, слабее, зато добрее и теплее. Мать народа гройгов рассказывала, что первого Разрушителя, допущенного к жизни, старались уберечь от знаний о себе самом, и это привело к сумасшествию при первом же явлении Пустоты. Верю. Но теперь понимаю, в чём была допущена главная и единственная ошибка.
Драконы, охваченные страхом и потому хранящие молчание, не дали своему творению имени, которое могло бы врасти в плоть и кровь чудовища, сковывая страшную суть. Правда, подобное имя обретает могущество, лишь будучи данным по любви или с надеждой, а любили ли мои родичи... да хотя бы меня? Ни минуты. Боялись или ненавидели, не более. А Маллет надеялся так сильно, как только умел, потому и поймал меня в сети имени. И те, кто время от времени называет меня Мастером, тоже надеются, неважно, быть оправданными либо непойманными, главное, их надежда горяча настолько, что вплавляет в моё сознание очередную горстку звуков, заставляя делать всё возможное, только бы погасить вновь разожжённые огненные завесы, отделяющие меня от... свободы?
Я не знаю, что мне делать с ней, этой клятой, столь желанной многими своенравной госпожой, потому что у меня не припасено на сей случай ни единого имени, пусть и самого завалященького. А поименовать себя сам я не могу по той же простой причине: не люблю и не надеюсь.
Только добравшись до предместий Виллерима, я понял, сколько бед могут принести размышления на отвлечённые темы. Кто нужен был мне в столице? Милорд Ректор или мой старый знакомец Рогар. Но Ксаррон, если не изменил своим привычкам, делает сейчас вид, будто покушается на целомудренность пышнотелых селянок в загородной резиденции, а где искать Мастера, вряд ли известно даже богам. Может быть, он и вовсе отправился навстречу младшему принцу, от общества которого я поспешил избавиться при первой же удобной возможности. Но если так, поостерегусь встречаться с Рогаром в ближайшее время, потому что он вряд ли обрадовался такому подарку, как Рикаард, тем более инициированный. Учитывая все выше перечисленные обстоятельства, хочется спросить: зачем я тогда вообще пришёл в Виллерим?
«Затем, что тебе настоятельно требовалось куда-нибудь прийти. И затем, что до ближайшего входа в Поток было значительно дальше, чем до столицы Западного Шема».
Спасибо за пояснение, но, пожалуй, именно сейчас бесцельное плавание меж Пластами меня не прельщает. Хотя... Я бы не отказался от возвращения.
«Домой?»
Именно. Сдаётся мне, дома я смог бы найти успокоение быстрее, чем где бы то ни было. А на крайний случай там под рукой всегда есть кубок с «алмазной росой».
«Это означает, что ты...»
Да. Я простил деяние Шеррит. И её саму.
«А не поторопился?»
Я понял, как ей было страшно.
«Неужели?»
Уверен. Знаешь, самая неприятная спутница страха — беспомощность, которую ощущаешь, глядя на нечто, не поддающееся объяснению. Вернее, не находящее объяснений в твоей душе. Когда того парня разрывало на кусочки, я испытал именно такой страх. Будь в деле замешана магия, мне было бы легче лёгкого прекратить его мучения, но он... Он сам убивал себя, по собственному желанию, стремясь ощутить всю полноту свободы, и в то же время не понимал, к чему приведёт хаос получивших самостоятельность мыслей. Ему было страшно, барахтавшемуся в бурном потоке смешанных чувств, но каким-то чудом выйдя за пределы плоти, его страх эхом отдавался внутри меня.
