Когда через несколько минут в пещеру вошел Галапас, я уже сидел у огня, моя куртка, аккуратно скатанная, лежала рядом, а я сосредоточенно читал книгу.
Примерно за полчаса до наступления темноты мы отложили книги. Но я не спешил уходить. Огонь ярко пылал, наполняя пещеру теплом и мерцающим светом. Некоторое время мы сидели молча.
— Галапас… Я хочу спросить у тебя об одной вещи.
— Да?
— Помнишь тот первый день, когда я приехал сюда?
— Еще бы!
— Ты знал, что я приеду. Ты меня ждал.
— Разве? Я это говорил?
— Ты же знаешь, что ждал! Откуда ты знал, что я приеду?
— Я увидел тебя в хрустальном гроте.
— Ах это! Ну да. Ты повернул зеркало так, что я попал в луч света от свечи, и увидел мою тень. Нет, я не об этом. Я хотел спросить, откуда ты вообще узнал, что я в этот день приеду в долину?
— Я об этом и говорил, Мерлин. Я знал, что ты приедешь в долину в тот день, потому что еще до твоего приезда видел тебя в хрустальном гроте.
Мы молча смотрели друг на друга. Между нами мигало и трепыхалось пламя, пригибаемое сквознячком, который уносил из пещеры дым. Поначалу я, кажется, ничего не сказал, только кивнул. Я это уже знал раньше. Через некоторое время я задал простой вопрос:
— Ты мне покажешь?
Он смотрел на меня еще некоторое время, потом встал.
— Да, пора. Зажги свечу.
Я повиновался. Золотистый огонек разгорелся, разгоняя тени, отбрасываемые пламенем жаровни.
— Сними тряпку с зеркала.
Я потянул ее, и она упала мне на руки ворохом шерсти. Я бросил ее на постель Галапаса у стены.
— Теперь залезай на уступ и ложись.
— На уступ?
— Да. Ложись на живот, головой внутрь.
— А в отверстие забираться не надо?
— Вместе с курткой?
Я уже был на полпути к уступу. При последних словах я резко обернулся — и увидел, что Галапас улыбается.
— Это бесполезно, Галапас! От тебя ничего не скроешь.
— Когда-нибудь ты отправишься туда, где я не смогу разыскать тебя даже с помощью моего дара видения. А теперь лежи спокойно и смотри.
Я лег на уступ. Он был широкий, плоский, и я довольно удобно улегся на нем на животе, положив голову на сложенные руки и глядя в отверстие.
Галапас тихо сказал снизу:
— Не думай ни о чем. Я сам все сделаю — тебе пока рано. Только смотри.
Я услышал, как он прошел к зеркалу.
Пещера оказалась больше, чем я думал. Она уходила ввысь так далеко, что я не мог разглядеть потолка. Пол был ровный. Кристаллы мне, должно быть, померещились: это лужи на полу блестели в свете факелов, да еще по стене стекала струйка воды, выдавая присутствие источника где-то наверху.
Факелы, воткнутые в трещины в стенах пещеры, были дешевые — из тряпья, набитого в треснувшие рога, отбросы из мастерских. Они сильно чадили в спертом воздухе. В пещере было холодно, но люди работали обнаженными, в одних набедренных повязках, и все же пот бежал по их спинам, когда они врубались кирками в скалу непрерывными монотонными ударами. Звука ударов не было слышно, но зато я видел, как напрягаются мускулы, покрытые блестящим в свете факелов потом. Под выступом стены, на уровне колена на спине, прямо в луже натекшей со стен воды, лежали двое мужчин и тоже рубили скалу короткими, болезненными ударами на расстоянии нескольких дюймов от своего лица. На запястье одного из них я увидел блестящую морщинку старого клейма.
Один из рабочих согнулся вдвое, закашлялся, потом оглянулся через плечо, поборол приступ кашля и снова взялся за работу. В пещере стало светлее — свет шел из квадратного отверстия, похожего на дверь, за которым виднелся извилистый проход. В проходе показался еще один факел — хороший.
Появились четверо мальчишек, испачканных пылью, обнаженных, как и все прочие. Они тащили глубокие корзины. За ними шел человек в коричневой тунике с сырыми пятнами. В одной руке он нес факел, в другой — таблички, которые некоторое время хмуро разглядывал. Мальчишки тем временем подбежали к стене и принялись нагребать в корзины обломки камня. Немного погодя надсмотрщик подошел к скале и принялся разглядывать ее, подняв факел повыше. Люди отошли назад, похоже благодарные за передышку, а один из них заговорил с надсмотрщиком, показывая то на скалу, то на струйку воды на дальней стене пещеры.
Мальчишки насыпали корзины доверху и уволокли их обратно.
Надсмотрщик пожал плечами, усмехнулся, достал из кармана серебряную монетку и движением опытного игрока подкинул ее вверх. Рабочие вытянули шеи, чтобы посмотреть. Потом тот, что говорил с надсмотрщиком, обернулся к стене и ударил по ней киркой. Трещина расширилась, полетела пыль, закрывая свет. А вслед за пылью хлынула вода…
— Выпей, — сказал Галапас.
— Что это?
— Это мой отвар, а не твой, так что не бойся, не отравишься. Пей.
— Спасибо… Галапас, а грот по-прежнему хрустальный! Я… Мне снилось, что он был другой…
— Обожди с этим. Как ты себя чувствуешь?
— Странно… не могу объяснить. Вроде все нормально, только голова болит, но… я весь какой-то пустой, словно ракушка, из которой выковырнули улитку. Или нет — как тростник с выдолбленной сердцевиной.
— Свирель ветров. Да. Иди к жаровне.
Когда я уселся на место, держа в ладонях чашу подогретого вина с пряностями, он спросил:
— Где ты был?
Я рассказал ему все, что видел, но когда я принялся расспрашивать его, что это значит и что он об этом знает, Галапас покачал головой.
— Наверно, это уже выше моих сил. Я не знаю. А тебе надо быстро допивать вино и ехать домой. Знаешь, сколько времени прошло, пока ты там лежал и грезил? Луна уже встала.
Я вскочил.
— Как? Должно быть, я уже опоздал к ужину. Если меня ищут…
— Не ищут они тебя. Там сейчас творятся важные вещи. Ступай и разузнай, что происходит, — и непременно постарайся в этом участвовать.
— Ты что имеешь в виду?
— То, что говорю. Во что бы то ни стало постарайся поехать с королем. На, не забудь.
Он сунул мне в руки куртку. Я машинально принял ее, уставившись ему в лицо.
— Он уезжает из Маридунума?
— Да. Ненадолго. На сколько — я не знаю.
— Он меня ни за что не возьмет!
— Это решать тебе. Боги следуют за тобой лишь тогда, когда ты сам встанешь на их тропу, Мирдцин Эмрис. А это требует мужества. Оденься, на улице холодно.
Я сунул руки в рукава, задумчиво хмурясь.
— Вот, ты видел все это — то, что происходит на самом деле, а я… смотрел в кристаллы при огне, и теперь голова болит жутко, и все зря… Какой-то дурацкий сон — рабы в старой штольне… Галапас, а когда ты научишь меня видеть так, как ты?
