- Вот оно как... Да, это истинно мудрое решение: в борьбе с безбожными агарянами никакая предосторожность не бывает лишней! Однако же... однако же, сын мой, как сие не прискорбно, я тебя должен огорчить...
- Что такое?
- Дело в том, что твоё цеховое свидетельство мастера ни нашей жадецкой ратушей, ни ратушей какого-либо другого богемского, чешского или имперского города признано не будет.
- Э, почему это не будет признано? Только потому, что я иностранец? Но неужели в ваших городах запрещено селиться и работать людям, прибывающим из других стран? Даже у диких американцев эмигранта никто не гонит прочь, раз уж ему удалось пересечь границу их страны!
- Не говори глупости! Никто не станет лишать куска хлеба доброго католика только за то, что тот из иной христианской страны - это противно самому духу учения Матери нашей святой Апостольской Церкви, ибо сказано в Писании: 'нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос. Итак облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы. Более же всего в любовь, которая есть совокупность совершенства'.
Но беда твоя в том, что вид свидетельства твоего настолько непривычен, что даже я, видевший немало написанного человеческой рукою, был изумлён, насколько ровно и одинаково начертан его текст, аккуратен циркус рисунка под ним. Боюсь, что люди, менее искушённые в графологии, нежели я, могут и вовсе счесть это проявлением козней Врага рода человеческого, прости, Господи, меня, грешного! Отсутствие подвесной печати твоего цеха кулинаров - не велика проблема. Оно вполне компенсируется наличием двух подписей наверняка широко известных и уважаемых мастеров, которые я вижу внизу сего листа. Однако же главная проблема твоя в том, что никто не сможет понять, что именно написано в твоём свидетельстве, невзирая на аккуратность писца, составлявшего этот документ!
- Но разве его невозможно перевести на понятную всем образованным людям латынь, святой отче? - что-что, а об универсальности латыни в католической Европе я помнил ещё со школьных уроков истории.
- Перевести на латынь? Пожалуй, это выход... Но кто этим будет заниматься?
- Надеюсь, что ты, святой отец.
Ехидная усмешка кривит его губы. Вот же ж хитрован в рясе!
- А чего ради я вдруг должен буду переводить твоё свидетельство? Да и как я, по-твоему, сумею это сделать, коль не понимаю начертанных в нём слов?
- Да очень просто: я перескажу тебе содержание по-немецки, а ты запишешь всё на латыни в соответствии с общепринятыми местными правилами. Ведь долг доброго католика, помимо всего, состоит в помощи ближним? Вот за эту помощь и воздастся...
- Воздастся - чем?
Да, как говаривали в моё прежнее время, мужик чётко просёк фишку.
- Предположим, в качестве воздаяния выступит довольно существенное пожертвование в пользу святой Церкви, скажем, на украшение монастырского храма...
-...И...
- И, разумеется, достойного дара исполнителю.
- Нам, братьям ордена святого Бенедикта, запрещено принимать серебро, злато и суетные драгоценности!
- Простите, брат Филипп, но разве я что-то говорил о монетах? Однако у меня есть весьма полезный инструмент, который достоин стать подарком для столь высокоучёного человека, как Вы!
С этими словами я вновь лезу в карман 'афганки' и вытаскиваю оттуда китайский складной нож с красными пластиковыми накладками. Одну за другой раскрываю его 'приспособы', начиная с ложки и заканчивая штопором и пилкой.
Видимо, монах уже стал привыкать к 'чудесам хай-тека', извлекаемым из карманов моей формы. Челюсть уже не 'отпадает', да и зрачки глаз заметно уменьшились в диаметре: эдак с размера средней сливы до крупной вишенки. Но хваткие пальцы на краю стола рефлекторно подёргиваются, похоже, только чувство приличия не даёт бенедиктинцу сцапать этот чудо-ножик и запихать за пазуху. Ножа, конечно, жаль - где я в эти времена похожий найду? - но в данной ситуации вступает в силу правило: 'лучше один раз заплатить щедро за хорошую работу, чем многократно тратиться на халтуру'. В конце-то концов я планирую использовать не только грамматико-лингвистические таланты церковника, но и его самого. Тьфу на вас, бесстыжие! В качестве источника информации и живого пропуска, разумеется, а не то, что вы подумали!
- Ну так что скажете, святой отец?
- Ух, искуситель... Убедил. Ради блага святой Церкви - на что только не пойдёшь.
Эй, Эмилек! - заорал он возившемуся у очага горе-повару. - А ну-ка, прибери тут на столе и притащи ещё по паре пива и светец! Да шибче, накажи тебя святой Филипп!
Худосочный неряха нехотя приблизился к столику и принялся нанизывать пустые пивные кружки на толстый ошкуренный прут, после чего, сохраняя на лице выражение 'глаза б мои вас не видели' обмахнул столешницу грязным утиным крылом, сметая на пол крошки и размазывая лужицы пролитого пива. Оттащив прут с кружками, Эмиль вновь вернулся к столу с тридцатисантиметровым железным жгутом на подставке с четырёхконечной вилкой-зажимом наверху. В третий раз совершив путешествие к очагу, он принёс две довольно длинные лучины, подпаленные с обоих концов и вставил их крестообразно в зажим, после чего ожидающе уставился на монаха. Тот вновь совершил свои манипуляции с кошелём и две крупных монеты из тёмной бронзы перекочевали в руки работника половника и шумовки.
- Ну что ж, сыне... - Брат Филипп поставил на освободившийся стол снятые с пояса чернильницу с гусиным пером и вытянул откуда-то из-под сутаны свёрнутый рулончик пергаментного листа. - Приступим, пожалуй, помолясь!
С этими словами он на полном серьёзе забубнил какую-то латинообразную белиберду, периодически осеняя себя крестным знамением. Естественно, мне тоже пришлось и креститься и для вида шевелить губами, якобы молясь про себя.
Закончив, наконец, молитву, постриженик вперил в меня внимательный взгляд:
- Итак, сын мой, судя по рисунку на твоём свидетельстве, твой цех кулинаров препоручил себя небесному покровительству святого, чей символ - звезда. Таковых трое: святой Доминик, святой Бруно и святой Томас Аквинат. Чьё имя требуется внести в перевод?
'Никакого Аквината не знаю, насчёт Доминика - вроде он монахами командовал. Ладно, пусть будет Бруно: я так понимаю, что раз он считается тут святым, то это не тот, которого сожгли за то, что земля круглая, а просто однофамилец'.
