– У него оказался целый ряд сходных черт с Фасколарктосом Кинериусом, – увлечённо принялся листать свои записи Истер, – Полагаю, можно говорить о родстве!
– Не помню никакого Фаско… Факсо… лак… не помню такой твари! – бросил я фанатичному псевдозоологу, – Они, скорее всего, даже из разных миров.
Истериан недоумённо застыл.
– С чего ты взял?
– Миров тысячи! Редкое совпадение, если из одного и того же в Гольх попадут две твари с перерывом в несколько лет. К тому же родственные виды, которыми ты их считаешь.
– Ты просто не хочешь, чтобы я занимался наукой! – Истериан сделал вид, что обиделся.
– Да играйся, если хочешь, мне всё равно.
Истериан уже не слушает, записывая ещё одну пришедшую в голову мысль. С ним это происходит нередко: слишком замкнутый на себе, он порой забывает об окружающих, фокусируясь на своём маленьком уютном мирке. Сейчас можно встать и начать танцевать у него перед носом, а он даже не заметит!
А чай успел остыть…
С краю от разбросанных бумаг Истериана я обнаружил свежую газету, которая поначалу затерялась на фоне научных трудов товарища. К газетам я питаю интерес постольку-поскольку, по причине того, что пишут в них совершеннейшую чушь. Приключения и злоключения политиканов способны вводить в восторг лишь тех людей, у которых нет собственной жизни, и они не знают, как же эта жизнь выглядит. Новые реформы меня совершенно не волнуют, равно как и всевозможные преступления, описываемые на жёлтых страницах в особых подробностях.
Газеты годны лишь для того, чтобы убивать ими время, а особо доверчивым – остатки мозга. А если вы пытаетесь с их помощью получить жизненно-важную информацию, то бросьте это дело, лучше заведите знакомых среди завсегдатаев Рыночной площади.
Но время убить всё же нужно, так что я, не колеблясь, взял в руки идеальное для этого оружие.
На первой полосе расположилась статья про грядущие выборы в Парламент. Из ста пятидесяти двух членов в новом составе останется не более половины, остальные же сменятся. Любимцами общества и главными претендентами на места в высшем органе законодательного представительного собрания называется ряд имён, среди которых резко выделяется некий Пирас Трит, всего-то двадцати семи лет отроду. Автор статьи отмечает, что в этом году борьба между кандидатами сугубо честная, а случаев незаконных махинаций и подкупов голосов не замечено.
Ну, автору-то виднее: он же, безусловно, сам такие случаи выискивал!
На второй странице много пишут про сектантов, уже знакомых мне по разговору с инспектором Майером. Отмечаются случаи их нападения на людей, которые зачастую заканчиваются смертью. По данным Сантиба, уже найдено пятнадцать изуродованных тел с тех пор, как мирное сообщество прознало про новое движение фанатиков. Примечательно, что у жертв отрезают мизинцы на левой руке – своеобразный почерк сектантской организации. По рассказам очевидцев, одеты преступники в чёрные плащи и широкополые чёрные же шляпы, часть злоумышленников носят простые чёрные маски с прорезями для глаз, а часть – маскарадные белые с длинными носами. Основные атрибуты сектантов: белые неровные кресты на одежде и серповидные кинжалы. У некоторых имеется огнестрельное оружие. Но, при всех выдающихся отличительных чертах, до сих пор не удаётся арестовать ни одного представителя новой секты.
Вот это уже более чем странно: выряженные практически как клоуны неизвестные шастают по Гольху, как сказал Майер, большими группами, люди уже успели разглядеть и запомнить их атрибутику, а смелые и оперативные служители закона пока ничего не смогли сделать для их поимки. Да они ещё и в светлое время суток появляются на улицах, что, уж простите меня, полная хрень! Так безалаберно дозволять чинить беззаконие просто нельзя.
Граждане, похоже, скоро будут скованы страхом перед новой силой. Гнилые улицы наводнили не только недобитые трулы, но теперь ещё и вполне земные преступники с ножами и револьверами. Со временем всё больше матерей не дождутся ночью детей, всё больше жён не дождутся мужей и всё больше мизинцев будет скапливаться в коллекции секты. Любопытно, что с маленькими пальцами можно сделать, кроме как полюбоваться и выбросить…
Прочие статьи не так примечательны: немного о прибытии в Гольх мэра соседнего города Норкхэмма с семьёй, немного об открытии нового ресторана в центре, немного о предстоящей демонстрации изобретений Адама Негинва на площади Париса и ещё полно всего о самой разной ерунде.
В целом… меня ожидаемо не впечатлило. Стандартный набор: политика, кровь, веселье и интересное. Я не успел шлёпнуть сложенный номер на стол, как зашевелился молчавший до сих пор Истер:
– Август… – окликнул меня он.
Чего ему там, интересно, надо.
– Я здесь, Истер, и внимательно тебя слушаю, – вернув газету на прежнее место, ответил я.
– Ты сегодня пойдёшь испытывать Дикобраза?
– Хочешь поиграть?
Истериан состроил своё самое недоумённое выражение лица и удивлённо захлопал глазами, как бы говоря: «Как ты мог такое подумать?» Но в случае с долговязым плутом логичнее задаться вопросом: «Как можно подумать что-то другое?»
– Я лишь тестирую твои изобретения и помогаю выявлять дефекты, – серьёзнее некуда сказал Истериан.
– Все дефекты – у тебя в голове, – обрезал одной фразой все дальнейшие разговоры в данной области.
Но это только я один думал, что смогу заткнуть друга…
– Без моих нестандартных проверок изобретения будут несовершенными! – продолжил гнуть своё Истер.
– Несовершенными, зато целыми. И не называй своё безрассудное баловство проверками: стрелять с колокольни по улице – это вершина кретинизма, а не нестандартная проверка!
– Я проверял разброс пуль пистолета, только и всего!
– А когда ты спрыгнул с колокольни с Харибдой на автокарету?
– Проверял, пробьёт ли она крышу на большой скорости!
– Ты весь экипаж смял на большой скорости!
– Август, по-моему, ты просто боишься, что я испорчу твоё оружие, – обиженно поджал губы Истериан.
Вот это уже слишком!
– Я боюсь, что ты испортишь город! – взревел я на товарища, который в очередной раз довёл меня до белого каления, самым непостижимым образом не делая для этого ничего сверхнеадекватного.
Громогласный крик остудил пыл полукровки – с растерянным видом ребёнка, потерявшего в громадной толпе маму, он застыл, несколько сжавшись, и даже немного отсел подальше. Он, естественно, меня не боится. Даже в гневе я мало что могу ему сделать, да и, в общем-то, не собираюсь. А что друг способен опешить от простых, хоть и гневных, слов, – сущая неправда. Истериан слишком прост и наивен, чтобы вообще чего-то бояться…
