– Если это одноразовая пукалка, – словно сквозь вату донеслось до Семёна, – то я имперская почтовая марка. Гашеная.
– Ё-моё, – пробормотал Семён, продолжая держать пистолет в вытянутой руке, – это что такое было-то? Это почему?! – Он положил пистолет на пол – медленно и осторожно, точно полный до краёв стакан поставил.
– Так же и сердечный приступ схватить можно, – горько пожаловался Мар. – Хорошо, что у меня сердца нет, а то бы уж точно прихватило… А ещё очень хорошо, что у меня кишечника нету. Хотя позыв был. Причём сильный. Тебе, Семён, повезло, что я без кишок, а то…
– Оч-чень интересно, – Семён, не слушая жалоб безкишечного медальона, крепко потёр руки, унимая внезапную дрожь. – Оч-чень. Магическое огнестрельное оружие… Забавно. – После, немного успокоясь, поднял пистолет с пола и вновь осмотрел его.
Ствол оружия слегка нагрелся; патрон в стволе был абсолютно целым: серебряная пуля была на месте. Семён почти минуту смотрел на неё, не веря своим глазам.
– Слыхал я о неразменном пятаке, – сказал наконец Семён, вдосталь наглядевшись на военное чудо. – Но неразменную пулю вижу впервые! – И вложил патрон в ствол. Однако собирать оружие не стал, предпочтя оставить его пока что полуразобранным – без защитной скобы и без предохранителя собранный пистолет мог выстрелить в любой момент, стоило лишь нечаянно зацепить чем-нибудь за спусковой крючок. А рисковать зря Семёну не хотелось.
Превратив жаркие куртку и брюки в нечто, напоминающее робу автомеханика – высокие тёмно-синие штаны-комбинезон с лямками через плечи и длинным наружным карманом поперёк живота, вроде сумки у кенгуру; под лямками возникла серая рубаха, а унты стали кроссовками, – Семён по-хозяйски положил разобранное оружие в глубокий поперечный карман. За неимением кобуры.
Карман-сумка немедленно оттопырился, словно у Семёна неожиданно выросло сытое интеллигентское брюшко.
– Ты что, это чудовище с собой взять хочешь? – ужаснулся Мар, видя приготовления Семёна. – Зачем?!
– Пригодится, – уклончиво ответил Семён. – Мало ли что… Может, от врагов отстреливаться придётся.
– Какие там враги, – вздохнул медальон, – врагов сначала заиметь надо, а уж после от них отстреливаться!
– Был бы пистолет, а враги найдутся, – заверил Мара Семён. – Во всяком случае, обменяю его после на что-нибудь другое, не менее экзотичное. Мне же для Яны подарок надо найти… думаю, что сам пистолет ей без надобности, не любят женщины оружие! Вот и обменяю на что-нибудь.
– Только не продешеви, – сразу успокоившись предупредил медальон. – Такая волына многого стоит! Не делают нынче таких грохочущих пистолей. Нынче лучевые в моде, их и полименты, и чужие носят… Ладно, с оружием решили. Теперь давай думай, куда из Хранилища двинем. Не сидеть же здесь сиднем, среди покойников!
– А вон туда и двинем, – Семён махнул рукой в сторону молочно-белой стены, туда, куда только что стрелял. – Любопытно мне на Хранилище снаружи посмотреть. Тем более, что запрещающие письмена исчезли… Не чувствую я больше от стен никакой угрозы.
– Я бы так рисковать не стал, – обеспокоился Мар. – Хрен его знает, где мы можем оказаться! Может, это хранилище под землёй замуровано. Или на дне какого океана находится… Задохнёшься ведь! Потонем.
– А вот это твоя прямая забота: проследить за тем, чтобы мы не утонули, – посмеиваясь, сказал Семён, подходя к стене. – И чтобы в земле не остались. Справишься?
– Куда же я денусь, – вздохнул медальон. – Ох и послал мне случай напарничка, ох и послал… Семён, ты слыхал, что любопытство кошку сгубило?
– Так то кошка, – уверенно ответил Семён, – а то я. – И шагнул в белое сияние.
…Снаружи Хранилище выглядело как гора. Высокая, каменистая, ни кустика, ни травинки; Семён стоял у подножия той горы, отряхиваясь от пыли и песка – гора хоть была и колдовской, миражной, но мусору и грязи на ней было преизрядно. Накопилось с годами. Там, где Семён вышел из хранилища, на склоне горы светлело пятно в виде человеческого силуэта: камни здесь были словно дочиста отмыты. Теперь вся эта грязь была на Семёне.
Более-менее отчистив одежду и вытрусив из шевелюры мелкие камушки и песок, Семён огляделся.
День в этом Мире клонился к вечеру: оранжевое солнце низко висело над верхушками высоких деревьев, придавая густой листве зловещий тёмно-багровый цвет – деревья росли по другую сторону широкой утоптанной дороги, пролегавшей неподалёку от горы. Видимо, прямо за дорогой начинался дремучий нехоженый лес.
На дороге стояла, чуть накренясь набок, небольшая открытая повозка с обутыми в шины колёсами – колёса были вроде мопедных, со множеством тонких железных спиц. Возле повозки, лицом к ней и спиной к Семёну, сидел, скрестив ноги по-турецки, человек в тёмно-коричневой одежде. Сидел не шевелясь – издали его можно было принять за пень, странным образом выросший на проезжем месте. Обознаться было легко, так как и повозку, и неподвижного человека покрывала густая тень от деревьев.
Впереди повозки лежало что-то тёмное, крупное, и тоже не шевелилось.
– Хм, чего это он там расселся? – спросил Семён, напоследок отряхнув брюки комбинезона. – Сходить надо, посмотреть…
– Зачем? – живо отреагировал медальон. – Сидит – ну и пусть себе сидит. Чужой Мир, чужие нравы… Может, он молится. Или клятву какую даёт… Убить первого встречного, например! А тут р-раз – и ты на подходе. Будьте любезны!
– Есть у меня сильное подозрение, что не просто так он там сидит, – упавшим голосом ответил Семён, направляясь к повозке. – Подозреваю, что это я его лошадь того… На линии огня случайно оказалась, и тю-тю лошадка…
– Золотую монету ему дай, и пусть себе проваливает куда ехал, – недовольно буркнул Мар. – Оно, конечно, не стоит никакая сельская кляча такой дикой цены, но зато совесть тебя грызть не будет. Вообще-то, по-моему, совесть есть атавизм и пережиток, очень вредный для нашей работы! Заблуждение, от которого надо всемерно избавля… – медальон осёкся на полуслове. – Вот так лоша-адка… – протянул Мар и умолк.
Упряжной лошадкой был серый, с подпалинами, матёрый волчище. Мёртвый матёрый волчище, с рослого телёнка размером, лежавший на боку и запутавшийся лапами в ремнях упряжи: из пасти волка вывалился тёмный от пыли язык, открытые глаза стеклянно смотрели куда-то поверх Семёна; волк не дышал. На видимом боку волка, в области груди, было три чёрных входных отверстия от неразменной пули; четвёртое отверстие приходилось на шею. Пятый выстрел отстриг зверю ухо.
Земля под волком была залита тёмно-бурой запёкшейся кровью; над кровью жужжали зелёные мухи.
– Кучно, – еле слышно выдохнул Семён, останавливаясь позади неподвижно сидящего человека. – Метров с двадцати… невероятный результат!
