— Но зачем оно вообще нужно? Что ты там ищешь? Куда ты там ходишь? Для чего я все время прыгаю и бегаю, как цирковая лошадь, для чего читаю все эти книги и мерзну в нетопленых комнатах?
— Накопилось, да? — хохотнул Эрфан и тут же, без перехода, нахмурился. — Пошел вон. Надоел!
И мгновенно, на том же месте, исчез.
— Это ты пошел вон, — прошептал Джерри, — в свое дерьмовое Межмирье.
А сердце тряслось рядышком на столе, как желе из вишен, и мерцало.
Джерри в полном шоке взял его в руки. Пустота в груди тянула, ныла, будто просила чего-то. Парень в недоумении дотронулся тепленьким шариком до груди, и с легким болезненным уколом светящаяся игрушка исчезла! Тут же с двух сторон будто нажали на виски. Дрогнула жилка на шее. Лицо залила краска, как после долгого бега.
— Ух, ты, — сглотнул Джерри.
И, не в силах сопротивляться любопытству, попробовал достать шарик обратно. Вот эта операция заняла почти час. Пыхтящий и взмокший, он был в итоге вознагражден за усилия. А потом с сожалением водворил сердце на законное место. Хватит фокусов. Проживем и без Межмирья.
И прожил, согласно обещанию. Целых четыре дня. Потом возник Эрфан.
— Мы отправляемся в путешествие. Час на сборы. Хотя зачем час — одеть тебя, и хватит.
Путешествие? Джерри аж подпрыгнул. Могу и не одеваться! Только отведи меня к людям, а то я уже забыл, как они выглядят! Дай увидеть созревшее поле, и лес, и речку, и может быть, море… Дай услышать голоса, отличные от твоего и моего. Дай вернуться в , нормальную жизнь. Втайне Джерри тут же возлелеял надежду сбежать от Эрфана. Понимая, впрочем, что надежды абсолютно детские.
Джерард резко сел, схватившись за грудь.
Солнце. Полдень. Приветливые места. Проклятая телега.
Сердце, мое сердце. Гард и псы, разве так бывает?
Звонкий щелчок отжатой пружины, больше похожий на взведенный курок. Дурацкие наручники, больно!
Джерард развел руки, и цепочка порвалась. Совершив это несложное движение, он вновь опрокинулся на спину.
До этого он смотрел как бы со стороны, и судил, и высказывал мнение, и удивлялся. Только что слетел слой заклинания, как защитный плащ, окутывавший его до сих пор, закрывавший. Вместе со знанием о сердце, вместе с открытой шкатулкой, Джерард получил и встречу с Межмирьем. Он был узнан, обласкан. Межмирье будто прозрело и, соскучившееся по своему Иноходцу, заключило в объятия. Крепкие, как смерть.
Сегодня он стал самим собою.
Пралотта, до которого измученному фокусами памяти пленнику не было никакого дела, следил в полглаза за этими судорожными метаниями.
Когда разорвалась цепочка наручников, советник вздрогнул. Потом подождал, пока дыхание арестанта станет ровным и тихим, встал, подошел поближе, присел рядом и распахнул на груди лежащего одежду. Покусал губы, покачал головой.
— Нет, кузнец. Если я императорский следователь, а не солдат, то это не значит, что я спутаю раны ремесленника и раны воина. Кто ты такой, Джерард? Зачем ты ехал все это время в столицу, если мог свернуть наши шеи столь же легко, сколь и освободиться от пут?
Меньше, чем провинцию, но тоже весьма сильно советник Пралотта не любил копаться в архиве.
Профессор! Он понимает!
М. Булгаков «Собачье сердце»
Насильно запиханные, как пища всухомятку, вызубренные без энтузиазма, карты Сеттаора стали оживать и заполняться картинками и событиями. Эрфан все-таки нашел подход к своему нелюбимому и нерадивому, но единственному ученику. Сердце Джерри перекачало бесчисленные городки, села, поместья, как литры собственной крови и усвоило их. Прыжок туда, прыжок сюда… И теперь стоило только сказать название — алый флажок узнавания тут же вспыхивал во взгляде Джерри.
Вместе с географией империи Джерри познавал и ассортимент существ, с которыми приходится сталкиваться. Некоторые встречались часто, очень часто. Некоторые поражали воображение до икоты и криков по ночам. С некоторыми Эрфан оказался в весьма дружеских отношениях.
— Запомни, — наставлял Иноходец ученика, — суть не в том, чтобы гонять каждого гостя, который, может, просто посмотреть зашел. Гонять надо тех, кто делает запрещенное. А те, кто живет просто так, — ты ведь о них не всегда знаешь. А человеческие страдания имеют особый запах. Для того чтобы ощутить его, нужно просто часто посещать Межмирье, оно поможет. Так вот, если уж чужак приблизился к тебе и решил побеседовать — скорее всего, он законопослушен и тих, и просто хочет, чтобы ты о нем знал. Ясно?
— Конечно, — кивнул Джерри. — Можно посмотреть хоть на одного?
— Смотри, — хмыкнул Эрфан и невежливо, кончиком ножа, указал на лысого мужчину за барной стойкой. — По его словам, он пережил десять моих предшественников. Средней руки дракон-оборотень.
Хозяин бара, ощутив, что на него смотрят, поднял приветственно руку и понес к их столу полные кружки.
— Мартин — это Джерри, мой ученик. Джерри — это Мартин. Запомнили друг друга? Хорошо.
— Ученик? — спросил оборотень, и внимательно оглядел Джерри. — Неужели так скоро, Иноходец?
Эрфан дернул плечом, вопрос не понравился.
— Так уж вышло, Мартин. Ну, что там наш поросенок?
— Почти готов, — ответил тот и обернулся уходить.
Поросенок… Джерри в этот момент отчего-то вспомнил о свиньях Рос-Альтов и о неудавшемся повешении. Как ни странно, аппетита к свинине это не отбило.
Вечером, когда парень отстирывал на дворе свою испачканную за день рубашку, он заметил, что хозяин бара и учитель о чем-то разговаривают, и Эрфан весьма не в духе. Ну, ясно… Ученик не понравился Мартину, а как же, оборотни, они в учениках понимают! Резким усилием воли он заставил себя не подслушивать, а вывесить рубаху и улечься спать.
— Не стоит недооценивать своего ученика, Иноходец! — плавно говорил Мартин, и грыз вишневую трубку. — Погляди лучше внимательно на ту ложбинку на его упряменьком подбородке. Попомни мое слово, она, ложбинка, еще себя покажет! Оставь в покое его растерянную улыбчивость, он пока молод. Шестимесячного тура наши пастухи по лугу одной былинкой гоняют. Телок, играется. Войдет в возраст — все пастухи как раз на один рог и поместятся. Ты артачишься, Иноходец. А все-таки чаще поглядывай на этот подбородок.
— Куда мне еще ему посмотреть? — огрызался Эрфан. — Такая трусливая зараза, ты бы знал!
Мартин покачал головой. Он не умел улыбаться, только умел скалиться по-драконьи, что мог вынести далеко не каждый собеседник.
— Ты его недооцениваешь, — повторил. — И не думай, что Гнездо глупее тебя. Или как там ты его зовешь? Межмирье. Так вот, скажи, будь ты Межмирьем, избрал бы ты Последним Иноходцем, Иноходцем, который увидит исполнение пророчества — трусливую заразу. А если он и вправду таков, то, наверное, такой и нужен? Подумай об этом…
