— Мы думаем, что отсюда он отдал поддельный приказ по радио. Он забрал с собой уоки-токи Килмера. А когда мы узнали об этом, приказал соблюдать радиомолчание.
— Приказал?
— Да, сэр.
— И все это он сделал из поперечного коридора?
— Да. Сюда. Посмотрите на сломанные стекла.
— Вижу. Но как же он оказался на этом уровне, если на самом деле не может спускаться по лестнице?
— Мы нашли веревку, захлестнутую вокруг стропила. Или у него на крыше был помощник с воротом, или…
— Или что?
— Мы не знаем, может ли он управлять летящим оружием. Быть может, он привязал веревку к рукоятке молота, и приказал ему пролететь через брусья. Если это так, то мы оцениваем подъемную силу молота не меньше девяти сотен фунтов.
— И таким способом он вынес своего отца?
— Мы не уверены. Лично я думаю, что это еще один ложный след. Мне кажется, что он спустился по мусоропроводу в контейнер для мусора.
— Есть идеи, для чего он уничтожил телефон-автомат на четвертом этаже?
— Там вообще ничего не понятно, сэр. Денежный ящик взорван изнутри, а отверстие для монет не повреждено вообще. А ведь оно должно было взорваться первым. Вот, мы на месте. Взгляните. Ух. Ну и зрелище! Судебно-медицинский эксперт еще не смотрел…
— Я видел похуже. Ну, может быть нет. Где он стоял?
— Лежал, сэр. Он был здесь, он вырезал нишу в стене. Мы думаем, ему потребовалось три удара оружием. Вы видите, как треснула стена? Три слоя расплавленного камня; от каждого удара камень мгновенно плавился.
— Хорошо, он был здесь. И были два взвода, каждый шел со своей стороны коридора. Они не могли видеть друг друга. Что произошло дальше?
— Вспомните, что они не могли координировать свои действия из-за радиомолчания…
— Даже и так, как вы можете это объяснить?
— Ну, сэр, было темно. Он чуть ли не первым ударом уничтожил основной и аварийный генераторы. И оружие несколько раз ударило по обоим взводам.
— Как? Он что, бросал его через стену?
— Нет, сэр. Он сделал то же самое, что и на третьем этаже. Люди говорят, что оружие умеет поворачивать за угол во время полета.
— Он может бросать эту штуку из-за угла?
— Используя английский язык, сэр.
— Надеюсь это шутка, Ван Дам?
— Я очень бы хотел этого, сэр.
— Итак. Все наши люди перестреляли друг друга на этом перекрестке. И как он ушел отсюда? Я не понимаю. Как он убрался отсюда?
— Мы думаем, что для этого он бросил свое оружие в ограду.
— Сколько отсюда до ограды?
— Полмили, сэр. Поднялась тревога. Естественно все люди побежали к бреши.
— А он все это время был здесь?
— Да, сэр. Он и его отец были одеты в нашу форму. И он устроился среди раненых. Вы понимаете, что он не мог иначе: его отец был без сознания. Когда появилась скорая помощь, они, естественно, предположили, что…
Уэнтворт махнул головой.
— Больше я не хочу слышать ни одного слова.
Мисс МакКодам шла и улыбалась, потому что она любила библиотеку. Ее построили в том веке, когда местные вкладчики соревновались в щедрости и показывали, что по-настоящему уважают образование. Ее стол, за которым она принимала и выдавала книги, находился в атриуме, окруженный высокими греческими колоннами, свет садящегося солнца струился через высокие зеленоватые окна. За столом начинался проход в саму библиотеку, по сторонам которого стояли высокие стеллажи с книгами. Мисс МакКодам всегда представляла себе, что там, в глубоком молчании, размышляет мудрость веков. Мысленным взглядом она видела не стеллажи, а мемориалы давно умершим гениям, памятники гигантам, которые построили цивилизацию, или, если не памятники, тогда стены — стены, которые сдерживают нашествия невежества, варварства, упадка, всего того, что, вырастая, может низвергнуть опоры общества.
Она с удовлетворением вздохнула. Когда библиотека закрыта, здесь так тихо и торжественно. Молчание тысяч спящих историй, снов, записей, опытов, достижений…
Легкий храп всколыхнул тишину.
Мисс МакКодам потрясенно остановилась. И огляделась вокруг. Вон там, в маленькой комнате для детей, кто-то склонился над маленьким столом. Кто-то с волосатой головой, в длинном черном плаще, сейчас выцветшем, изодранном и грязном. Из-за того, что стол и стул были маленькими, для детей, он казался настоящим великаном.
Она вошла в комнату и почувствовала вонь, как если бы человек спал среди мусора. Могла ли она не заметить его раньше? Прежде чем запереть главную дверь она дважды проверила эту маленькую комнату.
Она спросила себя, не позвонить ли в полицию.
— Сэр! Сэр! — громко и резко сказала она.
Плечи вздрогнули. Человек всхрапнул. Потом поднял лохматую голову.
Нет, он казался огромным не из-за размера стула. Он на самом деле был великаном.
Черные борода и волосы. Бледное грязное лицо, на нем следы от слез. Ясно, что несколько дней он ничего не ел. И самые печальные глаза, какие только Мисс МакКодам видела у людей.
Он тихо заговорил безнадежным, потерянным голосом.
— Неужели вы видите меня? Тогда вы или сумасшедшая или поэт. Смешали сон с реальностью. — Он говорил с отчетливым русским акцентом.
— Сэр, сейчас не время, библиотека закрыта.
Человек печально кивнул.
— Для меня нет времени. Возвращайтесь обратно. Вы больше не увидите меня. Я призрак. Но я не могу умереть, понимаете?
Мисс МакКодам отступила назад.
Человек продолжал медленным спокойным голосом.
— Помимо того мира, который вы знаете, есть и другой. Там живут люди тени, завернутые в туман. Они тают; они умирают. Люди не могут видеть их, не могут вспомнить о них. Невидимые люди, завернутые в туман. Завернутые в печаль. Завернутые в одиночество. Вы видите меня; наверно туман расступился. Скоро он опять сгустится. И вы забудете. Уходите. — И он опять положил голову на скрещенные руки, лежавшие на столе.
— Библиотека — единственное место, куда я могу пойти, — пробормотал он. — Здесь я разговариваю с мертвыми. Больше никто не может поговорить со мной. Великие умы. Легендарные…
Она тихо заговорила.
— Быть может вам нужно поесть? Или вам нужны деньги?
Из-под опущенной головы донесся смех, а может быть стон.
— Мне нужна стодолларовая банкнота с портретом Бенджамина Франклина.
— В гостиной библиотеки есть банка с супом, — сказала она. — Если хотите, я могу разогреть ее в микроволновке…
Человек медленно поднял голову.
— Почему вы хотите мне помочь?
— Ну, потому что… — Она не могла сказать ему, что его глаза напомнили ей картину, которую он любила ребенком. — Вы же не пьяница или еще что-нибудь…
