Гвидан с удовольствием посматривал на Т’аману, предвкушая, как останется с ней наедине и даст наконец волю чувствам. Он несколько раз замечал ее задумчивые взгляды и представлял, что она размышляет о том же. Отец, разумеется, покочевряжится для порядка, но не станет ему мешать. Да и что с того, если она его старше? Не старуха ведь. Наоборот, с таким подвижным и сильным телом любая молодуха ей позавидует. Отец разве что ему позавидует. Есть еще, правда, Ротрам, ее близкий приятель, который, если верить слухам, отдал ей для житья свой дом, понятно, не просто за красивые глаза, но сам он там редко появляется, да и тоже ведь не молод уже. Небось тоже женат. Такие, при деньгах да при деле, обычно порожняком не ходят. Нет, кто бы там что ни говорил, а надо ковать железо, как говорит отец…
Ниеракт вспоминал своего юного помощника Шилоха, который где-то умудрился простыть и которого он вынужден был сегодня оставить на попечение домашних. «Толковый малый. Башка хорошо варит. Постоянно какие-нибудь придумки подбрасывает. Подрастет — не хуже Хейзита будет. Эх, Хейзит, старина, угораздило же тебя вляпаться во все эти замковые заговоры. Пришел бы ко мне со своей простой до безобразия идеей — сейчас бы всех соседей глиняными камнями снабжали, бед не знали, деньги мешками гребли, да все бы еще и благодарили при случае. Надо же было ему этим выродкам довериться! Да и я сам хорош: промолчал, не уберег, не предостерег. Теперь прячется со всем семейством своим скудным неизвестно где, все потерял, ничего не приобрел — вот и цена его прирожденному таланту, от отца унаследованному. Не скоро, похоже, в родной дом вернуться сможет. Одна надежда на соседей, что приличия не попрут и не растащат таверну по бревнышкам на дрова. Не должны вроде. А там кто знает? Сейчас неизвестно, какая новость тебя завтра разбудит. Вчера Ракли спихнули. Сегодня преемник его пропал. Завтра, может, вообще замка на прежнем месте не окажется. Куда все катится?..»
Сима замерз и хлюпал носом. Приходилось кое-как дышать через рот, но он уже чувствовал, что завтра, а то и к вечеру будет болеть горло. Доездился. Простужался он обычно тяжело, надолго и вылечивался только в теплой постели с постоянным подношением всяких горячительных напитков. Теперь ему ничего подобного не видать. Того и гляди за ненадобностью в снег сбросят и дальше поедут. Нет, пока, конечно, не сбросят. Думают, будто он что-то знает. Довезут до избы, а там допрос с пристрастием учинят. А что ему отвечать прикажете? Что понятия не имеет, куда подевался раненый Демвер? По виду непохоже, чтобы они были его друзьями или даже знакомыми, так что рассказами о том, как он, Сима, выхаживал беднягу, один, глухой ночью, в заброшенном доме, едва ли их разжалобить. Если бы он так глупо и так крепко не заснул тогда! Может, те мерги, что теперь трясутся в телеге позади, добрались бы до него и помогли довезти раненого до замка. Тогда Симе была бы совсем другая цена. Как-никак поймал и доставил предателя. Надо же до такого додуматься: украсть драгоценные доспехи и передать их, как предположил в разговоре с Томлином Сима, дикарям. Им-то они на кой сдались? Томлин, кстати, от этой мысли аж подскочил. Промолчал, но что-то явно задумал. Скирлоху даже ничего не сказал. Во всяком случае, при Симе. Но и Скирлох заметно после этой вести повеселел. А так лица на нем не было. Чего-то они оба страшно боятся, хотя с виду все у них получается и все складывается им во благо. Если ему удастся выкрутиться и из этой передряги, надо будет обязательно выяснить, что творится. Еще не хватало, чтобы он свой момент упустил… «Ну а ты что на меня так уставился?»
Это относилось к Атмару, который как раз думал о том, почему таким мерзким и тщедушным людишкам достается все, а другим — почти ничего. Под другими он понимал в первую очередь себя. Тоже вроде жаловаться вред: и кузня есть, и сыновья, и жена справная — и все равно хочется чего-то большего, чего-то, что изменило бы в корне нынешнюю его жизнь, придало ей больше смысла, что ли. «Видать, старею». Раньше таких мыслей не возникало. Но, глядя на сына, на эту красивую женщину, радуясь за младшего, Сартана, который, похоже, делает неплохие успехи в замке, хоть и постоянно рискует, Атмар нет-нет да и ловил себя на том, что теперь это уже к нему самому почти не относится. Он прожил пятьдесят шесть зим, продолжил дело своего отца, кузнеца, умевшего создавать прекрасное оружие, с детских лет привык неустанно трудиться, радоваться каждому новому дню и любить то, что имел, однако сейчас, сидя в раскачивающейся телеге подле связанного пленника, он осознавал, что в его жизни до сих пор что-то было не так, что-то, что помешало ему стать тем, кем он иногда видел себя в снах, — красивым, богатым и независимым от всех этих вечных обязанностей перед женой, детьми и перед самим собой. Почему его стали посещать подобные мысли именно теперь, он не знал. Раньше такого за ним не наблюдалось. Но раньше он и не срывался с места, успев только кликнуть сына, чтобы мчаться невесть куда и зачем лишь потому, что какому-то старику-сторожу пришла в голову идея спасти не то предателя, не то героя, не то просто очередного дурака. Причем он вовсе не сожалел о таком своем поведении, он мог бы даже гордиться, что вносит скромный вклад в некое Великое Объединение, что от него кое-что да зависит и что оба сына смотрят на него с уважением. Он привык. А хотелось не то чтобы остепениться, нет, степенности ему было не занимать, но чего-то, что дало бы ему повод сказать: я не зря прожил эту жизнь. Его оружие защищало и убивало, его дети занимались каждый своим любимым делом, его жена, вероятно, по-прежнему любила его. Тэвил, что ему еще нужно?! Однако вот перед ним лежит, свернувшись от холода, мерзкий человечишка, которого нельзя даже пальцем тронуть, потому что он хорошего происхождения и живет в богатстве и достатке, потому что он из совершенно иного мира, где о тебе заботятся другие, где ты лишь распоряжаешься, а тебя подобострастно слушаются и спешат выполнить любую прихоть, где тебе не нужно задумываться о завтрашнем дне, запасаться дровами, покупать еду, одалживать у соседа телегу или сани, чтобы съездить на рынок и как следует закупиться на долгое время вперед, где тебя, наконец, по первому зову посещают самые красивые и доступные женщины, каких только можно себе вообразить, изображающих любовь, но дарующих настоящее наслаждение…
— Отец, ты спишь?
Гвидан трогал его за локоть.
— Да нет, просто укачало… Что стряслось?
— Похоже, мы подъезжаем.
Уже смеркалось. Далеко впереди виднелся высокий холм, поднимавший горизонт к розовеющему небу в красивых перистых облаках, а слева, у его подножия, за сугробами и заснеженными кустами мерцали огоньки в окнах нескольких уединенных изб. На душе у Атмара потеплело. Ему вспомнилось, как когда-то давно, в его далеком детстве, точно так же выглядела большая часть Вайла’туна за чертой нынешних Стреляных стен: малонаселенная, милая и уютная.
