Ознакомительная версия.
Не успел он подняться со своего места, как кто-то вежливо прикоснулся к его предплечью. Это был служащий театра в багровой ливрее, под челюстью которого топорщились лишние пальцы.
— Если вы будете столь любезны, милостивые господа, я отведу вас за кулисы, к господину Варраве, — сказал он с легким поклоном. — Господин Варрава настоятельно просил вас навестить его после представления.
— Конечно, — кивнул Гензель. — Господин Варрава вполне может на нас рассчитывать.
6
Обстановка внутренних покоев «Театра плачущих кукол» не удивила Гензеля — именно такой он ее и представлял. Просторный зал, уставленный старомодной, под вкус хозяина, мебелью и увешанный затейливыми, явно дорогими гобеленами. Внутри было душно, возможно оттого, что в зале не имелось окон, и запах стоял особенный, затхлый, отдающий домашней пылью, перебродившим вином, табаком и химикалиями. Массивные стулья здесь соседствовали с кожаными кушетками, медные люстры с резными панно, книжные шкафы с невзрачными секретерами и старинными плевательницами. Сразу и не понять, где оказался — в рабочем кабинете, библиотеке или холостяцкой гостиной.
Разносторонние вкусы хозяина подчеркивал беспорядок, царивший в зале, выглядевший донельзя естественным. Курительные принадлежности, писчие перья, пробирки и колбы с неизвестными веществами, предметы одежды, исписанные брошюры, клочки ткани, пороховницы, носовые платки, оплывшие свечи, даже шпоры — все это располагалось здесь в подлинно театральном беспорядке.
— Милый Гензель!
Директор театра расположился в удобном кресле, явно сделанном под его большое и тяжелое тело. После вечернего представления он успел снять цилиндр, брюки и пиджак, оставшись в несвежей сорочке и панталонах. Живот его, большой, как бочка, колыхался на коленях, а иссиня-черная борода удобно свилась кольцами на широкой груди.
— Все-таки решил проведать старого Варраву? Проходи, проходи, милый мой. У меня тут, видишь ли, немного не убрано. Совершенно нет времени привести дела в порядок, работа антрепренера отбирает все время. И дьявольская, скажу я тебе, работа! Поверь, если бы мои старые ноги работали, я предпочел бы играть на сцене, чем тонуть во всей этой рутине!
Варрава вздохнул с неподдельным огорчением. Но почти сразу вернул себе доброе расположение духа, увидев Гретель.
— Сорок полиплоидизаций мне в генокод! Госпожа Гретель! Вот уж не надеялся, что мой скромный театр когда-нибудь увидит подобного гостя! Крайне рад с вами встретиться и благодарен за визит. Если изволите подойти, я поцелую вашу прекрасную руку…
Но Гретель не спешила подходить к креслу. Господина Варраву и обстановку его кабинета она разглядывала с равнодушием, которое вполне можно было назвать презрительным. Как если бы изучала подозрительный микроорганизм с невыявленными свойствами. Впрочем, господин Варрава не выглядел чрезмерно разочарованным подобным пренебрежением к своей персоне.
— Ну и ладно, — заметил он со вздохом. — Ни к чему величайшей геноведьме всего Гунналанда принимать поцелуи от типа вроде меня, старой развалины. Кстати, может, травок каких посоветуете или генозелья? В последнее время просто сам не свой хожу. Организм мой в совершеннейшем упадке, верите ли. Только пиявками и спасаюсь. Если бы не мистер Дэйрман с его питомцами!..
Мистер Дэйрман коротко поклонился. Это был долговязый мужчина средних лет с жидкими и бесцветными, как чахлые водоросли, волосами. Его костюм, когда-то элегантный, а теперь потертый и подгнивший до такой степени, что отдавал прозеленью, казался отсыревшим, точно его хозяин лишь часом прежде вынырнул из какого-нибудь болота. К тому же от него ощутимо несло гнилью и тиной.
— Одну минутку, господин Варрава. Мои пиявочки уже готовы. Давайте, мои маленькие, просыпайтесь…
В углу кабинета располагался большой стеклянный чан, полный неспешно бурлящей полупрозрачной жижи. В его глубинах виднелись извивающиеся продолговатые тени, точно там барахталось множество змей. Гензель не запустил бы руки в этот чан, даже если бы наградой стали десять процентов человеческого генокода, но мистер Дэйрман сделал это так запросто, точно перед ним было ведро с парным молоком. Его тощая рука молниеносно нырнула в жижу, а когда вынырнула, в пальцах была зажата извивающаяся жирная пиявка, такая крупная, что Гензель лишь хмыкнул.
— Сейчас наши пиявочки поработают, господин Варрава, сейчас они все ненужное из вас высосут, все яды и токсины, извольте не шевелиться минуточку…
Варрава даже головой не повел, когда мистер Дэйрман цеплял пиявок ему на грудь, шею и лицо. Пиявки присасывались к коже жадно, с негромким хлюпаньем. И быстро начинали надуваться, ритмично сокращаясь.
— Еще парочку, и хватит на сегодня…
Дэйрман своими тощими проворными пальцами находил только ему одному известные точки на необъятном теле Варравы, и вскоре на нем уже висела солидная гроздь этих червей. Сам же специалист по пиявкам поспешил покинуть зал, оставив своего патрона наедине с гостями.
— Ничего не могу поделать, они — мое спасение, — вздохнул господин Варрава, поправляя пальцем судорожно дергающийся хвост пиявки на виске, чтобы тот не залезал в глаз. — Ничто лучше них не чистит старую кровь. Ну что же ты молчишь, милый Гензель? Даже не поприветствуешь меня, не улыбнешься? После всего того, что между нами было?
— Между нами обычно был мой мушкет, — сказал Гензель. — Но сейчас я, как видишь, без него. Можешь считать это комплиментом, Карраб.
— Я совсем забыл, до чего ты груб, — проворчал директор театра, наигранно хмуря брови, такие же черно-смоляные, как и великолепная борода. — Ты никогда не ценил моей дружбы.
— Она стоит не дороже фальшивого медяка.
Карраб встопорщил свою бородищу. Удивительно по-разному она могла выглядеть, в зависимости от настроения своего хозяина. То наэлектризованным кнутом, лежащим на коленях, то умильно дремлющим пушистым домашним питомцем. Прямо сейчас она скорее походила на небрежно высушенное мочало. Но всякий раз, видя директора театра, Гензель заставлял себя вспоминать, на что эта борода может оказаться неожиданно похожей. На висельную веревку. Даже навскидку он мог назвать достаточно много человек, которые слишком поздно додумались до этого сравнения.
— До сих пор сердишься, — вздохнул Варрава, бережно причесывая бороду серебряной расческой. — Ты мелочен, Гензель. Удивительно, сколь долго можно помнить одно маленькое недоразумение, что между нами было.
— До конца жизни, надеюсь, — невозмутимо ответил Гензель. Слишком уж хорошо я знаю цену тем недоразумениям, которые временами случаются с твоими приятелями.
Ознакомительная версия.
