Потом они с дедом обнялись. И Борин ушёл. И больше его никто никогда не видел.
Здесь кончается Сага о Борине сыне Торина.
Род Фарингов прервался. Несколько дней гадары грабили, пили и насиловали. Потом отряды сварфов загнали их обратно в вонючие, пыльные, тёмные норы. Многих убили. Очень многих. Ещё больше умертвили крысиной отравой. Иначе не могло быть. Ибо дракон берёт всех.
Новый конунг во всем был послушен сварфам. Народ ратанов так и не оправился от той раны. Многие уехали. Чертоги засыпало песком, залило водой. Лишь рудники исправно поставляли для новых господ богатства.
А коль вы спросите, кто таков Дарин сын Фундина, так ничего вам и не скажут. Геллира может и вспомнят. А Дарина — увы, нет. Впрочем, может, скажут, был такой ниддинг. Был. Давно.
Здесь кончается Сага о Дарине сыне Фундина.
Никто не скажет точно, что сталось с Тидреком сыном Хильда. Поговаривали, что на Альстее вдруг объявился некий чужеземец, который прямо со свадьбы забрал Тиримо Тейпелайни, и они покинули остров. Море хранило их от погони, так что они скрылись от любопытных глаз. Также говорят, будто однажды их защитил от преследователей — кто бы мог подумать — зелёный дракон! Впрочем, мало ли что говорят неразумные. Однако же, многим доводилось видеть эту странную пару по всему миру. Иногда — даже во снах…
Здесь кончается Сага о Тидреке сыне Хильда.
Об Эльри рассказывают, что он спустился в глубокую пещеру, в которой уже бывал однажды. То было логово тех, кого звали хундехювды — "собакоголовые". Они, наёмники, тогда всех там убили. Было много щенков. Никто не хотел тратить на них время, кроме Эльри, который опьянел от крови. Он убил, удавил голыми руками полсотни щенков, за что и получил свое прозвище. И вот щенки вернулись, и ничего не стали спрашивать, а просто набросились на него, грызли и рвали, и он не защищался. Маленькими клыками неудобно рвать. Очень долго.
Потом он вывалился в пещеру, где его ждал Ахаг бан Харуг. Он спросил:
— Зачем ты убил моего брата?
— Затем, что мог, — ответил Эльри.
— Ты ничему не учишься.
— Намотай теперь мои кишки на свою саблю, я готов.
— С радостью, Убийца…
— Только ответь сперва, скольких братьев погубил ты сам.
Потом он полз по ледяным болотам, среди змей и крыс, волоча свои внутренности, но, конечно, не умирая. И не раскаиваясь. Ни за что. Никогда. Он полз, а змеи потешались над ним.
Говорят, он дополз до Фрора, которого терзал дракон. Эльри встал, левой рукой придерживая кишки, а правую протянул другу:
— Идём! Идём, брат мой!
— Оставь, Эльри, куда же я пойду, когда мне в печень вонзились отравленные клыки. Я и шагу не сделаю, ибо он жрёт меня.
— Он будет жрать тебя вечно, Фрор. Идём. Возьми мою руку.
Он, не веря своим глазам, взял. А Эльри потянул. Змей зарычал, крепче вцепляясь в бок Фрора, но тот увидел огонь в чёрных глазах побратима — и закричал, заорал, и кусок мяса остался в зубах червя болотного.
— Зачем, Эльри?..
— Клятва. От неё никто не избавит. Я ничего не забыл и не простил. Но ты мой друг. Бежим.
Ничего не сказано, как они вырвались из Чертогов Хеллы. Быть может, им немного подсобил Корд'аэн, ибо он умел звать мёртвых. Может, и нет. Но, говорят, они родились вновь.
Здесь кончается Сага об Эльри Бродяге. О павших здесь больше ничего не говорится. Впрочем, надо прибавить, что на Севере долго ещё рассказывали Сагу о Рольфе Ингварсоне. И многие мальчишки из Страны Заливов хотели походить на него, когда вырастут.
А теперь надо сказать о тех, кто выжил.
Сага о Дэоре сыне Хьёрина
Имя ключа
На стыке вод и ветров, над железными волнами показались башни на острове Серого Камня. Издали они походили на гнилые клыки: такие же чёрные, мощные, остроконечные. Великаны, надевшие на плеши по черепичному колпачку.
"Молодец карла, постарался", — успел подумать Дэор, прежде чем взор застила багряница священного безумия, а в уши ударили громы. Так что рассмотреть творение Ничтожества он не смог. Да и не особо хотел, коль по чести.
Карлик носился по замку, как ужаленный в причинное место. Размахивал культяпками, наступал на свою хламиду, падал, орал, брызгал слюной. Он чуял приближение смерти. Низкорослые строители старались угодить, но лишь сбивались с ритма, путались и в конце концов вовсе опускали руки. Тогда карлик вырвал кисть у ближайшего маляра и принялся сам замазывать чёрной краской какой-то люк…
Дэор свалился с неба. Опустив ладью пониже, он просто выпрыгнул за борт. Вода оказалась холодной и мокрой — но багровое пламя перед глазами стало лишь ярче.
Изуродованный охотник шёл прямо на карлика, и его невидящий взор обжигал бриссинга. Человек отверз уста. Слово прогремело боевым кличем, содрогнулись башни, грозя обрушиться, вздрогнул Серый Камень, качнулось море, едва не расплескав всю солёную влагу на сушу, даже небо поёжилось, когда взорвался рокот:
— НОДДЕР!
— НОДДЕР!!
— НОДДЕР!!!
Так ревел Дэор, сын Хьёрина из Эорсфьорда. И казалось: не смертный произнёс слово — но сам Всеотец сошёл на землю. И плещется серое небо плащом на его плечах…
— Только посмей сказать, что тебя зовут не так, — тихо добавил охотник.
О Фионнэ он не думал. Её не было. Её ещё не было.
* * *
"Тогда карлик взял себя за обе ноги, поднатужился, и лицо его исказилось; страшный крик исторг он, когда лопались сухожилия. И так, держа себя за ноги, он разорвал себя пополам, окропив кровью прибрежный гранит.
Люди говорят, что иногда, в канун великого праздника Сэмхен, в час полночи, по берегу острова Тан Энгир бродит печальный Зелёный Карлик, комкая свой Синий Колпак, и горько-горько плачет. Если долго вслушиваться, можно разобрать среди всхлипов слова: "Нет, меня зовут не так", а иногда карлик хихикает сквозь слёзы: "Страна мудрости и смерти, тра-ля-ля, какая радость!" Встреча с этим призраком не сулит ничего хорошего — впрочем, что хорошего может случится с тем, у кого хватит ума бродить по морскому берегу в канун Сэмхена…"
Сказки народов Севера
* * *
Равнина китов ходила ходуном под конём волн. Лебедей он отпустил: не хотел позориться. Лодочка ходко шла к берегу, словно завороженная. На берегу, одетом в туман, синел лес, почти уже облетевший. И неясная тень маячила в серо-голубом мареве. Кто-то ждал его на берегу.
"Кто-то. Вот ведь дурацкая мысль".
Фионнэ. Конечно же, то была Фионнэ. Кому он тут ещё нужен. Он узнал её задолго до берега. Узнал сердцем, и острая боль пронзила грудь, и руки бессильно опустились. Лёд ломался в сердце, скрежетал, хрустел, словно в жерновах, словно айсберг, что ломается под собственным весом. В поход шёл один человек — вернулся из него совсем другой.
