Очень хотелось безмолвно сотворить заклинание щита, но Кан сдержался. Способности он свои знал, потому прикинул, что, пока он готовит щит, тот парень что сейчас держит стрелу на тетиве, успеет выстрелить раза три.
Молодые. Испуганные. Те самые двое, что коротали тогда вечер в таверне Малого Эрха и волей случая покинули городок незадолго до начала бойни. Похоже, и они припомнили седовласого мага. Однако доверием к случайному знакомцу от этого не прониклись.
— Убирайся отсюда! — крикнул один; молодой, охрипший на холодном ветру голос эхом отозвался в мертвых стенах Эрхабена.
Мог и не кричать так: что звуку в безлюдном городе это расстояние в двадцать два шага?..
— Я не зарюсь на ваше богатство! — Кангасск демонстративно вернул нож за голенище сапога и развел руками, показав открытые ладони. — Со мной женщина и ребенок! — добавил он еще один аргумент. — Я пришел сюда ради входа в Провал. Просто дайте нам дойти до внутренней стены и мы исчезнем с глаз ваших!
— До стены?!! Да только через мой труп! — вспылил лучник. Похоже, то место у внутренней стены, рядом с которым стояли гробокопатели, значило для них нечто особенное и фраза Кана была расценена как покушение на законную добычу или путь к ней.
— Складно врешь, старик, — ехидно заметил его старший товарищ.
— Не вру, — мотнул головой Кан. Чувство стремительно убегающего времени не давало ему покоя. — Более того, я бы и вам советовал пойти со мной.
— Ха-а, — мрачно отозвались оба. — Еще чего?
— Вы не уйдете живыми отсюда, — сурово сказал им Кан. — За этими стенами толпы детей тьмы. Малого Эрха больше нет. Других малых городов, наверное, тоже.
Парни смущенно переглянулись при этих словах, однако их молчаливое решение было иным, чем надеялся Кан… И старший потянул из-за спины длинноствольную огнестрелку.
— Считаю до пяти, старик!!! — проорал он, срывая голос. Страх за этой бравадой читался ясно. Страх дикий, густо замешанный на жадности и злости. — Убирайся или мы положим тут всю твою компанию, будь ты проклят! Раз!..
— Занна… — шепотом произнес Кангасск, не оборачиваясь. Взгляд его был холоден; решения своего Ученик миродержцев менять не собирался, пусть даже потом придется немало жалеть о нем. Не стоило, ох не стоило этим двоим ставить его перед таким выбором… — Занна, вы с девочкой сейчас падаете в снег и лежите, не поднимая головы, пока я не скажу, ясно?
— Да, — отозвалась Занна.
Тем временем крикун дошел до счета четыре. Не дожидаясь пяти, Кан приказал чарге: «Разорвать их!» Поразительно легко смертный приговор сорвался с его губ.
В следующий миг они ринулись вперед… зверь, словно не заметив стрелы, которая вонзилась в рыжее плечо, и человек, — на ходу выхватив сверкнувший в золотом свете клинок из ножен; выстрел старшего гробокопателя взрыл снег у ног Кана.
Надо отдать парням должное: в бегство перед лицом смерти они не бросились. Младший успел бросить лук и схватиться за меч, прежде чем чарга смяла его в стремительном прыжке, а старший — выстрелить еще раз. Пуля скользнула по гладким чешуйкам брони Двэма и обожгла Кангасску бок. В следующую секунду он уже снес стрелку голову с плеч.
Кангасск ничего не чувствовал в первые мгновения тишины, ничего. Убийство вышло хладнокровным и расчетливым. Так направо и налево рубил людей Орион, сын звезд в морском бою… и его смертный учитель Зига-Зига тоже.
Стряхнув кровь с клинка и вернув саблю в ножны, Кангасск окликнул Занну. Голос, хриплый и чужой, сейчас был способен лишь отдавать приказы. И кричал Кан как на корабле в шторм.
— За мной! Быстро!!!
Едва весь его маленький отряд оказался у внутренней стены, Кангасск открыл Провал. Последним, что он увидел, прежде чем уйти в багровое марево, были черные, влажно блестящие глаза мороков, выбиравшихся из ямы подкопа и клыкастые детские личики гарпионов, цеплявшихся жилистыми лапами за зубцы внешней стены. Их было много, крылатых и хищных, словно кто выпустил целую стаю из легендарного марнсовского ларца…
Глава шестьдесят пятая. Пробужденный
Возможно, Кангасск что-то не рассчитал при открытии Провала, или яркая багровая вспышка вскружила голову… так или иначе, он оступился и упал, выставив перед собой руки. И ладони — левая, здоровая и правая, до сих пор не вернувшая прежнюю чуткость — толкнулись во что-то теплое и сыпучее.
Арен?..
Кангасск поднялся и, озираясь, невольно расправил плечи, когда его взору предстали нежные перекаты барханов, навеки застывших в теплом утре, тогда как часом-другим позже при живом мире солнце раскалило бы пустыню жарче сковороды. Очертания, знакомые кулдаганцу с раннего детства, подействовали на него волшебно; как попутный ветер после штиля; как знакомая улыбка среди многоликой, чужестранной толпы. Багровая пустыня простиралась до горизонта; песчаные волны убегали в даль, насколько хватало взгляда. И песок ее был ареном, пусть мертвенно-молчаливым, как весь этот мир, но настоящим ареном.
Не раз и не два Кан задумывался в свое время о том, почему лишь пустыня имеет свой дух, почему лишь в пустыне песчинки обретают магию и музыку, родную Странникам и нарратам; почему песок на берегу моря не такой. Он не знал ответа. И Влада, отдавшая Кулдагану часть своей новой жизни, не знала. И Локи, миродержец Ле'Рока, не знал…
Занна и Кангасси с грустью смотрели на последнего Ученика; рядом, болезненно поджимая переднюю лапу, пробитую стрелой насквозь, топталась чарга, робкая и растерянная, как бездомный котенок. Поначалу Кангасск не осознал, почему так, и, лишь запоздало вспомнив о том, какой страх внушает пустыня тому, кто никогда не жил в ней, понял. Мертвый, враждебный мир, — вот как думают о Кулдагане, где на самом деле кипит жизнь; колючие растения тянут наверх воду длинными корнями, оживленные волей к жизни, не меньшей, чем у хищного шалфея, который так любят маги; пернатые кекули хоронятся среди толстых, напитанных водой стеблей; в часы прохлады выходят на охоту хищники; шустрые ящерки умудряются бежать и по раскаленному песку, не обжигая лап; и арен… сам арен поет, как живой. Кому кажется мертвым Кулдаган, тот не поверит и пустыне Провала.
С печальным вздохом Занна опустилась на песок и закрыла лицо руками. Она не плакала, нет: наследница Илианн не хотела встречать смерть слезами и криком; вся ее семья ушла на тот свет в гордом молчании, когда погиб Таммар. Девочка, как всегда тихая и безмолвная, гладила мать по волосам, надеясь утешить. Припав на одно колено, Дэлэмэр обнял за плечи их обеих.
