на пол. Сквозь частокол мельтешащих перед его лицом ног в мохнатых меховых штанах он заметил Эйджан. Она стояла, прижавшись спиной к стене, к которой ее придавили острия копий. Над ее головой был занесен меч, а Джонас приставил к ее горлу кинжал. Тауно потерял сознание.
Наступил новый день. Угрюмый красный свет лег на облака. Стальные отблески заплясали на зыби, гулявшей по еще погруженному во мрак фьорду. Возбужденно завывал ветер. Неужели он продувает это место непрерывно? — подумал Тауно. Он проснулся на полу на охапке сена, куда его положили связанным, и увидел над собой Хаакона.
— Вставай! — велел владелец поместья.
В полумраке дома уже ворчали проснувшиеся мужчины, пищали младенцы, хныкали дети постарше.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Эйджан.
Как и Тауно, она провела ночь на полу, только у противоположной стены. Руки и лодыжки у нее были связаны, шею охватывала петля, прикрепленная к потолочной балке.
— Все тело онемело, — ответил Тауно. После нескольких часов сна затылок его больше не пульсировал от боли, как это было, когда он пришел в сознание. Но теперь волосы его слиплись от запекшейся крови, рот пересох, а желудок терзал голод. — Ты как, сестра моя?
Она хрипловато рассмеялась.
— Знаешь, эта неотесанная деревенщина Джонас приполз ко мне на рассвете и принялся тискать, не потрудившись даже развязать ноги. Я могла бы развести их, но для смеха притворилась, что не могу. — Она говорила на языке морских людей. — Стоит рассказывать дальше?
— Нет, если только ты не собираешься сильно его огорчить, и, вероятно, не его одного. Вспомни, ведь мы — бездушные... животные... и люди используют нас так, как сочтут нужным.
Подошел Хаакон и сказал почти те же слова, какие произнес, увидев их связанными:
— Я никогда не стал бы применять силу к человеку, которого назвал своим гостем, даже к скрелингу. Но вы — не люди. Разве человек нарушает клятву, забивая собственную овцу? Было бы грехом принудить вас к покорности силой ради спасения моих людей. Завтра, — добавил он, — ты поможешь нам сражаться с тупилаком, Тауно. Эйджан останется в доме заложницей. Если мы победим, вы обретете свободу. В этом я могу поклястья на кресте.
— Все равно, как мы сможем поверить предателю? — фыркнула Эйджан.
Хаакон усмехнулся уголками рта.
— А разве у вас есть выбор?
Утром, когда он освободил Тауно, его люди стояли вокруг с оружием наготове. Тауно встал, разминая онемевшие руки и ноги, потом подошел к Эйджан и поцеловал ее. Стоявший неподалеку Джонас переминался с ноги на ногу.
— Ну, — буркнул он, дожевывая сыр с сухарем, — пошли скорее, пора дело делать.
Тауно покачал головой.
— Сперва еда и питье для моей сестры и меня. И столько, сколько нам нужно.
Хаакон нахмурился.
— Перед битвой не стоит сильно наедаться.
— Но не таким существам, как мы.
Темноволосый мужчина средних лет, по имени Стейнкил, грубо расхохотался.
— Правильно. Ты ведь знаешь, Хаакон, сколько жира у тюленей!
Хаакон пожал плечами. Ему пришлось скрыть свое огорчение, когда он увидел, сколько фунтов мяса съели его пленники. Дождавшись, когда они насытились, он раздраженно крикнул:
— Ну? Теперь ты идешь? — И направился к двери.
— Подожди немного, — отозвался Тауно.
Хаакон разко обернулся.
— Ты что, забыл, кто ты здесь такой?
Тауно не отвел глаз, встретив его властный взгляд.
— А не забыл ли ты, что значит вести за собой людей... даже здесь?
Принц из Лири встал на колени возле сестры, обнял ее и прошептал, вдыхая свежий аромат ее волос и кожи:
— Мне повезло больше, Эйджан. Если я умру, смерть моя будет быстрой. А ты... тебя охраняют женщины, дети и старики. Сможешь сыграть на их страхе или как-то перехитрить их, а потом...
— Попробую, — ответила она. — Но, Тауно, я буду думать лишь о том, чтобы ты остался невредим! Если бы мы только смогли сегодня быть вместе!
Они посмотрели друг другу в глаза и запели Песнь Прощания.
Как бьется сердце, когда должен уходить любимый.
Как тоскливо ожидание разлучившихся в печали,
Если они не расстались радостно, облегчившись слезами,
Исполнившись доблести и верности храброй,
Освещенные смехом, как прежде то было.
Помоги мне надеяться, что встреча уж близко!
Возьми мою удачу, но верни ее мне же...
Он снова поцеловал ее, а она — его. Затем Тауно встал и вышел.
К морю вместе с ними отправилось одиннадцать крепких мужчин и юношей. Они могли управлять двумя яликами из трех, имевшихся у Хаакона. Джонасу хотелось послать за подмогой на соседние фермы.
— Если мы потерпим неудачу и погибнем, наш дом лишится самых сильных защитников.
Хаакон отказался.
— Если удача от нас отвернется, погибнут все. Флотилия лодок не в силах справиться с тупилаком. Это уже пробовали сделать, и ты об этом знаешь. Смогли вырваться только три, пока тупилак разбивал остальные. На сей раз наша единственная надежда — наш водяной, а он — один. К тому же... — На мгновение в его хмурых глазах вспыхнул огонек гордости. — Я ношу звание королевского наместника не для того, чтобы рисковать жизнями, а чтобы охранять их. Если мы сможем победить с теми силами, что у нас в наличии, мы будем жить в сагах до тех пор, пока в Гренландии будут жить люди.
Пока лодки спускали на воду, Тауно разделся и вымылся. Он знал, что не получит оружия, пока не начнется схватка. Большинство мужчин боялись его — едва ли не сильнее, чем самого чудовища. Они охотно свалили бы его с ног и связали, но и тогда он остался бы для них сверхъестественным существом, и не обладай Хаакон такой непреклонной волей, вряд ли кто-то другой смог бы отправить их навстречу опасности в компании полуводяного.
По лодкам расселись молча. Заскрипели в уключинах весла, плеснула вода, зажурчала вдоль бортов — ялики тронулись вперед. Соленые брызги коснулись губ. Луга, окружавшие дом, все больше отдалялись; зажатый среди крутых утесов фьорд, темный и покрытый полосками пены, начал расширяться. Под низкими тучами кружила стая черных кайр, крики которых терялись в зловещем пении ветра. Солнце висело тусклым негреющим шаром над самыми горами; казалось, будто покрывающие их снег и ледники дышат холодом в спину людям.
У каждого,
