В гулкой ночи молчал даже ветер, и звук посоха, с хрустом ударявшего в крошеный кирпич, отдавался невнятным эхом в полуразрушенном кириакском форте. Посоху нужен размах. Да и мечу, что скрывается под диадемовым узором — тоже. А уж душе, идущей к свободе…
Макс выбирался из мертвого лабиринта стен на открытое место. На безмолвный мир давно спустилась истинная ночь, засветившая над пологом облаков Жисмондин и Иринарх. С туманных небес беззвучно падал пушистый, нежный снег, словно в северянской зимней сказке для детей. Падал уже давно: там, где Зирорн миродержца оставил лишь жженую плешь на земле, теперь лежал тонкий слой небесного пуха; словно саван, скрывший уродство мертвой плоти от живых глаз.
Дикий холод бессовестно запускал когти в человечье тело. Опершись на посох, Макс Милиан стоял посреди сказочного снегопада; он сжал зубы, чтобы те не стучали и ткнулся носом в рукав фархового плаща. О, это давно уже не был знаменитый фарх Лайнувера Бойера; просто еще один плащ из любимой ткани теневой братии, подбитый волчьим мехом. Добрый зимний плащ, но где ж ему справиться с лютым морозом, если само тело, что он накрывает, почти не дает тепла, и крупная дрожь сотрясает его?..
Осторожно выдохнув, чтобы не тревожить лишний раз больные легкие, Максимилиан закрыл глаза. Он ждал. Без мыслей, без эмоций; растворившись в удивительной тишине мира, который, казалось, заканчивается за сотню шагов отсюда, и за низким, туманным небом которого тоже ничего больше нет. В какой-то момент Горящий заставил сердце дрогнуть, всколыхнув в груди теплую волну: Макс увидел Нирка. Последний смертный Ученик, прижав к груди растрепанную книгу, упрашивал кого-то сотворить трансволо.
«С ним все в порядке. Как хорошо… Спасибо, Горящий…» Видение пропало. Не открывая глаз, Макс Милиан улыбнулся.
— Тебе идет улыбка, мальчик… — гадко посмеиваясь, из темноты выступил Эльм Нарсул. — Улыбайся чаще.
— Ну вот и ты. А я уже заждался… — бросил Макс с холодным безразличием и нехотя поднял веки; сморгнул, когда от холода на глазах навернулись слезы.
— А куда мне торопиться? — Эльм посерьезнел, отстранив привычное безумие. Янтарные глаза его тускло поблескивали в ночи. — Я могу просто подождать еще час — и ты замерзнешь сам.
— Попробуй, — с вызовом усмехнулся Максимилиан.
И было в тоне этого худого, изможденного парня что-то, что заставляло верить: он сильнее, чем кажется, намного сильнее…
— Дух твой силен, — оценил Эльм и не удержался от смешка. — Но это тело… как в нем душа держится, я хотел бы знать… И эта магическая чаша… кажется, я вижу дно.
В ответ Макс просто мысленно сотворил Дрейн. Тот самый, доступный лишь миродержцам. Тот самый, что убил Пая Приора. И чужая магия хлынула едкой волной.
«Что ты за существо, Эльм…» — подумал сын миродержцев, простонав сквозь зубы.
— Ты зря это сделал, мальчик мой, — с наигранным сочувствием произнес шут. — Это тебе не омнисийская магия… Скверна на вкус, я смотрю, — добавил он, оценив мучения Макса. — И, смею заметить, конца ей не будет, ведь она — какая жалость — идет не из чаши, а прямо оттуда, откуда родом мое проклятие, иначе какого дьявола я был бы бессмертен?.. не в пример моим слугам… И, что еще печальнее, использовать ее ты тоже не сможешь. Это, знаешь ли, уметь нужно….
Эльм зашелся громогласным хохотом, который вспорол сказочную тишину, подобно острию ножа.
— Бедный мальчик! Ай-яй-яй, а я-то думал, мы с тобой поговорим на языке магии. А так… смотри-ка, узнаёшь меч?
Еще бы не узнал… В жилистых лапах Эльма удобно, точно сделанная специально для него, лежала рукоять того самого меча, что сам Максимилиан потерял в Провале, когда едва не простился с жизнью. Родной, годы служивший своему юному хозяину верой и правдой, и теперь — обращенный против него…
Скрипнув зубами, сын миродержцев поудобнее перехватил молчащий посох. Злость, шевельнувшуюся было в груди, он придушил тут же, не дав ей как следует заявить о себе. Сейчас пригодился бы туман. Но он не шел… сознание оставалось кристально ясным.
…А у Эльма, определенно, есть чувство юмора. Соответствующее его облику. Иначе стал бы он менять свой посох на меч мальчишки…
Максимилиан не переоценивал себя. Возраст девяти жертв Черного Алтаря, чьи жизни составляли его жизнь, суммарно не превышал полторы сотни лет. Это против трех тысяч с лишним, которые были у Эльма… И чего стоит в бою бессмертный, считающий возраст тысячами, сын миродержцев прекрасно знал.
Бой обещал быть коротким.
Тем временем проклятая магия Эльма спешно заполняла чашу… Потому сейчас, как и в кратком бою с Астэр, дочерью звезд в довоенные времена, Макс не расчитывал победить… в обычном смысле этого слова…
— Нападай… — Эльм расхохотался. — Мальчик…
Максимилиан не заставил просить дважды и подался вперед без обычного для бойца гортанного крика. Эльм развлекался, уклоняясь от ударов посоха смертного и порой отвечая на них парой росчерков стального лезвия, оставлявших поверхностные раны; или точным ударом рукояти заставляя сына миродержцев в который раз растянуться на снегу.
Безумец… В чем смысл жизни, смысл смерти для этого существа?.. Макс уже не пытался понять. Он поднимался и нападал снова. И снова…
Даже бессмертный мастер не должен быть беспечен, как был Эльм. И Максимилиан почувствовал момент. Проведя прямой удар посохом, от которого шут ушел с легкостью, он заставил меч покинуть диадемовые ножны, ударил лезвием наискось, снизу вверх. Багровая рана прочертила грудь и лицо Эльма; лопнул, растекшись склизкой жидкостью, янтарный глаз… Возможно, иной воин и счел бы противника мертвым после этого. Но не сын миродержцев, которому уже приходилось иметь дело с проклятыми шутами, каждый из которых куда более живуч, чем кажется. Потому смертельных ран Макс нанес еще с десяток, пока, изувеченный, противник не замер в кровавом снегу.
Хватая ртом холодный воздух, Максимилиан отступил на пару шагов. Горячка боя еще не отошла, но в душе успело поселиться скверное чувство: это не победа; это не случайная удача, нет. Эльм позволил ему это сделать, только и всего. Так что, когда шут поднялся на ноги, Макс даже не удивился: согласно своим предчувствиям, он того вполне ожидал.
— Вот так ты лишил жизни моих слуг, — развел руками Эльм. Янтарные глаза его вновь смотрели на человека с дьявольским любопытством. А о смертельных ранах, нанесенных не более минуты назад, напоминала лишь запятнанная кровью одежда. — Понимаешь ли… это я проклят, я — цель той силы, которая сейчас разъедает твою чашу. А они… они лишь следствие. Впрочем… — шут вновь резко переменился, сбросив кривляющуюся и хихикающую маску, и заговорил с холодной угрозой в голосе: — Хватит игр. Посмотрим, из чего ты сделан, Максимилиан. Миродержцев я еще никогда не убивал.
