Король-поэт (ЛП) - Мьер Илана С.

Как и каждое утро, он подошел к окну. Словно мог что-то заметить среди воды и деревьев. Указание на чары, которые прогнали архимастеров. Птицы остались, чайки, соколы и скопы, кричали друг другу и небу.

Архимастера и студенты убежали в Вассилиан, крепость, отданную поэтам Лин Амаристот. Но не Избранные, не Элиссан Диар. Не Этерелл Лир. Те совершили другое. И это Дорн Аррин заставлял себя вспоминать каждое утро. Это было слишком странно.

Король-поэт правил в Тамриллине.

Он плеснул холодной водой из чаши в лицо, мысли вернулись к ночи, когда они прибыли два дня назад. Джулиен Имара вернула их. Путь прошел как во сне, занял месяцы, это они поняли, как только вышли из леса и ощутили холод. И когда увидели красные ягоды на боярышнике.

Близилась зима, об этом сообщил Овейн, пока они грелись той ночью на кухне. Только одна комната использовалась. Старик, который стал садовником в Академии раньше, чем они родились, сидел на скамье у печи с трубкой и смотрел, как Дорн и Джулиен жадно поглощают хлеб, мясо и рыбу. Они были с овощной пастой с травами, которую, к счастью, еще готовила Ларанта.

Садовник сказал им кратко той ночью. Большинство мальчишек пропали. Один из Пророков резко умер. Один юноша после пропажи был найден на берегу на востоке мертвым, его принесли волны.

Это не объясняло странное состояние острова, но Овейн не стал уточнять. Он сказал им, что они с Ларантой не ходили в лес глубоко, лишь собирали хворост. Он ходил часто к неводам за треской и линем, и только в свете дня.

— Линь? — спросила Джулиен.

Дорн обрадовался простой теме и сказал со сдержанным видом.

— Он вкусный с вареньем из терновой ягоды.

Конечно, это не было правдой, но она сразу это поняла и вздохнула. Академия не славилась кухней. Но Ларанта пекла хороший хлеб, и рагу из овощей было неплохим, ведь архимастер Хендин с любовью занимался грядками.

Где был архимастер Хендин?

— Ушел, — сказал Овейн, выдыхая дым.

Не мертв?

Нет, насколько знал садовник. Архимастер Хендин, видимо, отправился вскоре за теми, кто уехал после Манайи.

— Он думал, что вы мертвы, — добавил задумчиво Овейн. — Вы оба. Мы все так думали. И ему было больно видеть, что тут такое может произойти.

Позже той ночью, когда огонь стал углями, Дорн спросил очевидное: Почему они не ушли?

Они сначала остались, потому что это был дом. Потом, потому что было некуда идти. У них не было детей или другой родни на континенте. Ребенок Ларанты родился мертвым, когда ей было девятнадцать.

Повариха убирала тарелки, пока это обсуждали. Она двигалась спокойно, но Дорн, казалось, ощущал эмоции, дрожащие внутри нее как задетая струна. Она переживала за них, видела в них детей, но она была счастлива. Счастлива, что они живы, и что тут появились свежие лица, которые нужно было накормить.

Овейн или не замечал настроение жены, или ему было все равно. Он продолжил. Они думали уйти, поискать счастья в Эйрне или спросить убежища в Вассилиане. Но пока что они не могли покинуть остров.

В это время года воды были беспокойными. На лодке было опасно. Только паромщик знал, как не сесть на мель и не врезаться в камни под водой. Только он знал, как найти путь в этих водах в таких условиях.

Дорн сказал:

— Почему вы говорите о паромщике в прошедшем времени?

— Его нет, — сказал Овейн. — Он сел в свою лодку, и больше его не видели, — он отклонился, извергая дым как дракон. Морщины собрались вокруг глаз, его взгляд был отдаленным. — Но, говорят, его видели, — сказал он. — У Ларанты были сны. Может, он не мертв.

Дорн увидел, как Джулиен поежилась. Он спросил:

— Что они видели?

Голубые глаза посмотрели на него.

— Я могу рассказать, во что они верят… что шепчут в тавернах, — сказал садовник. — Что паромщик все плывет, но не в этих водах.

* * *

Дорн знал, что найдет Джулиен в Зале лир. Порой она разглядывала резьбу на стенах, порой — глядела на Серебряную ветвь. Она изменилась. Среди листьев вместо цветов были три красно-золотые сферы в форме яблок.

Он и Джулиен в первый день рискнули поднять измененную Ветвь. Она раскачивалась, и яблоки издавали звук как колокольчики. Песнь сладкой меланхолии, напоминающая о давно прошедших летних днях. Но больше ничего не происходило.

Дорн прошел меж двух статуй богини Киары на входе. Джулиен подняла голову. Метка Пророка, часто невидимая, собрала свет из Ветви, сияла серебром, но в этот раз оттенок напоминал зимнее солнце.

Вскоре после разговора с Овейном, он прямо спросил у Джулиен:

— Мы тут заперты?

Она привела их на Остров. Она не говорила, как выйти.

Ее ответ не успокоил:

— Чары этого места и связь Валанира с ним привели нас сюда, — сказала она. — Я не знаю, как еще раз переместить нас. Я могу подумать об этом.

— Или нам дожидаться весны.

— Да.

Они не уточняли, куда отправятся. Джулиен замкнулась в своих мыслях. Может, она уже не знала свою цель, если она у нее была до этого. Она завершила миссию, данную ей Валаниром Окуном — доставила важное послание Придворной поэтессе в Кахиши. Что оставалось? Она могла отправиться в Вассилиан, попытаться там учиться у архимастеров. Это мало привлекало. Они никогда не были рады обучать ее.

Он не знал, вписывался ли в новый порядок вещей. По словам Овейна и Ларанты, архимастера были в ужасе, когда очнулись, от того, что сделали, и когда подумали, что убили его. Было забавно представлять, как он появляется в Вассилиане и шокирует их всех… но в этом был фарс. Его место было не в Вассилиане среди людей, бросивших его в огонь. Он изучил все, что нужно было, почти завершил обучение. Он мог пойти к ним, потребовать кольцо Академии и отправиться в свой путь. Это можно было сделать целью до весны.

Но оставались месяцы зимы на этом острове. Одни с чарами, которые всех отпугнули.

Когда Джулиен Имара заметила его на входе, она подозвала его.

— Смотри, что я нашла, — сказала она. Зачарованный свет от метки и Ветви окутывал ее и придавал властный вид. Она об этом явно не знала. Она не любила командовать.

Дорн подошел к ней. Она указала на резьбу на стене.

— Этого тут не было, — сказала она. — Я бы увидела. Все увидели бы.

Прямоугольная плита, куда она указала, была большой, затмевала остальные размером. И он не сомневался, что Джулиен и остальные заметили бы ее, будь она там раньше. Особенно, учитывая то, что деталей там было больше, чем на остальных.

В центре был король на троне. С одной стороны была птица с длинным хвостом, украшенным узором с глазами.

Трон окружал другой узор. Дорн пригляделся и похолодел. То, что он посчитал узором из спиралей, было черепами.

В каждом углу плитки было вырезано изображение. Замок на скале. Женщина с лирой, протягивающая руку, казалось, к вратам. Мужчина с лирой в лодке, волнистая линия под ней изображала воду. И в нижнем углу был шут с шапкой с колокольчиками. На нем была рыдающая маска.

Джулиен обвела голову короля пальцем.

— Посмотри на его корону, — сказала она. — Похоже на рога оленя, да?

— Да. И смотри, что он держит, — лиру.

— Наверное, это Элиссан Диар — король-поэт, — сказала она. — Его правление принесет смерть. Это ведь может означать подобное? Когда его коронуют?

— Это ведь уже произошло?

Джулиен покачала головой.

— Церемония пройдет в солнцестояние. Ларанта сказала. Позвали важные лица. Об этом пришла весть… перед тем, как все стали уплывать отсюда.

— Зачем он так медлит? — Дорн задумался. — Эта картинка, — сказал он. Символы вызывали в нем эмоцию, которую он не мог определить. Не страх, но что-то похожее. — Тут… многое нужно расшифровать.

Джулиен не разделяла его чувство. Она будто взбодрилась.

— Дорн, вряд ли мы тут случайно. Валанир хотел бы, чтобы мы разобрались в этом.

— Если чары не доберутся до нас.

Она посмотрела на него с тревогой, но не ответила.

* * *

Он не рассказала ей о своих снах. О двух огнях во тьме. Об уверенности, что это место пустоты было для него. Странная и неправильная музыка той ночи преследовала его во сне, будила. Он пытался напомнить себе, что опасность уже миновала.