Когда они наконец остались одни, она тихо сказала:
— Извини, что ударила тебя. — И кивнула на чуть припухшую царапинку под его нижней губой.
Джон улыбнулся, опуская взгляд. Он только что увидел на её бледных ступнях множество ссадин и мозолей. Впрочем, это неудивительно — Элет прошла пешком не один десяток километров.
— Нет, ничего, — сказал он. — Ты не ударила. Это была она.
Элет перестала улыбаться и вздохнула. В тот момент она показалась Джону такой маленькой, хрупкой и беззащитной, что ему стало её просто безумно жаль. Он снова обнял её, не переставая винить себя за ночную выходку. Поведи он себя разумнее — и ничего бы не случилось. Стоило извиниться, конечно…
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джон. Вопрос показался ему вполне уместным — и в то же время глупым.
— Опустошённо, — вздохнула Элет, не поднимая глаз. Она нервно сжала руками край своей сорочки — бледно-серой, почти белой, и совершенно бесформенной. Один её край был чуть выше другого из-за того, что девушка когда-то оторвала кусок ткани ради создания компресса. — Как будто она выела всё, что было у меня внутри, оставив лишь пустую оболочку. А больше всего удручает, что я не помню ничего, кроме ощущения её присутствия.
— И хорошо, что не помнишь. — Слова сорвались с языка быстрее, чем Джон успел их обдумать. Но ведь так оно и было: если бы Элет довелось слышать то, что говорила Суккуб, сейчас бы она чувствовала себя ещё хуже. Поймав недоуменный взгляд девушки, Джон замялся, но объяснил: — Она говорила очень… непотребные вещи.
— Наверное, было очень странно слышать эти непотребные вещи из моих уст? — слабо улыбнулась Элет.
— На самом деле да…
Они замолчали на некоторое время, слушая тишину. Элет смотрела вперёд, на столик и завешенное светлыми шторами окно, и вид у неё был весьма озадаченный. Озадаченный — и довольно трогательный. Джон мысленно сравнил её с птицей, выпавшей из гнезда. Впрочем, она правда в каком-то смысле выпала из гнезда, только вот как его теперь искать?.. Судя по говору, родом Элет была откуда-то с юга, но юг большой, там два лордских феода и три крупных города. И найти её родину будет очень, очень сложно.
Тогда Джон впервые осознал, что мог помочь ведьме почти в любом деле, кроме одного. Против бесчеловечного заклинания стирания памяти он был бессилен.
— Элет, ты… прости меня, пожалуйста, — вдруг сказал он. Извиниться хотелось и за вчерашнее, и за то, о чём он только что подумал. Элет взглянула на него пронзительно и недоуменно. — Если бы я не…
— А, ничего, — сказала она, облегченно выдохнув. — Будем считать, что я ударила тебя за это.
С этими словами Элет осторожно коснулась его царапинки сначала пальцами, а потом и губами.
«Наверное, та часть сущности демонессы в ней заиграла», — подумал Джон, и эта мысль показалась ему не такой уж и бредовой. Главное, что Элет не пыталась больше его убить. А то, что она делала сейчас… Не то чтобы ему хотелось, чтобы она этого не делала.
Её губы были мягкими и тёплыми, с лёгким солоноватым привкусом. После первого, весьма продолжительного поцелуя Джон чуть отстранился, но Элет, кажется, не хотела его отпускать, вцепившись пальцами в ткань его рубашки. И ему ничего не оставалось, как, обхватив её талию, притянуть девушку ближе, чтобы было удобнее.
Вот будет весело, если сейчас сюда зайдёт отец Маор…
Однако эта мысль быстро улетучилась из его головы. Особенно когда Джон почувствовал, что в штанах становится тесно. Странно, что раньше такой реакции на Элет у него не было. Сейчас же это казалось ему вполне закономерным итогом: Элет была очень красивой и привлекательной… Такие мысли лишь усугубляли дело, и поэтому Джон легонько толкнул её, заставляя опуститься на постель, и навис сверху.
Элет не сопротивлялась, даже напротив — вцепилась пальцами в его плечи и отвечала на рваные, беспорядочные поцелуи. Ну что ж, видит Бог, она сама это затеяла. В комнате и так было жарко, а теперь она как будто вовсе наполнилась огнём. Но Джону было всё равно. Сейчас для него не существовало ничего и никого, кроме Элет.
Какой-то частью подсознания он понимал, что это неправильно. Неправильно бесчестить девушку, правда, уже кем-то обесчещенную до него, но мало ли, вдруг то были какие-то ритуалы Шабаша. Неправильно делать это в чужом доме и на чужой постели. Успокаивало лишь то, что Элет тоже этого хотела. И на препятствия им обоим было попросту наплевать.
Джон провёл рукой по её колену, задирая подол сорочки, а Элет обхватила ногами его поясницу. Губы осторожно коснулись её тонкой белой шеи, отчего Элет задрожала и судорожно выдохнула. Джон понимал, что ей не терпится — не терпелось и ему самому. Раздеваться было некогда, поэтому он трясущимися от волнения пальцами быстро распустил шнуровку: себе — на штанах, ей — на сорочке. Легко и даже как-то неловко, хотя и было не впервой, коснулся её груди, отчего Элет затрепетала сильнее и запрокинула голову.
Сдерживать себя не было уже никаких сил. Джон почувствовал, что она прижалась к нему плотнее, сдавливая его плечи и опаляя рваным дыханием кожу шеи. А когда Элет едва ощутимо, совсем невесомо коснулась языком мочки его уха, он совсем забылся.
Через пару мгновений девушка под ним негромко вскрикнула.
***
— Когда я говорил об очистительном ритуале, я имел в виду не это.
Джон оторвался от своих сапог, которые уже несколько минут безуспешно пытался зашнуровать, но отвлекался то на разговоры, то на созерцание спящей Элет, которая улыбалась сквозь сон. Или она просто притворялась, на самом деле подслушивая их беседу. Её сорочка сползла с плеча, оставляя грудь практически обнажённой, а волосы рассыпались по подушке. Да и вообще, после произошедшего девушка выглядела весьма растрёпанной, взлохмаченной и зацелованной.
— Я думал, вы, представители веры, подобное осуждаете, — усмехнулся Джон.
— Вы взрослые люди, — покачал головой отец Маор, — и сами вправе решать, как строить свою личную жизнь. Это не моё дело.
Джон был крайне удивлён этими словами священника. Все знакомые ему слуги Господа осуждали плотские утехи вне брака, называя их блудом и развратом. И отец Маор был первым на его памяти священником, который предпочитал не лезть в чужую жизнь со своими нравоучениями и правилами, на которые Богу, скорее всего, было бы совершенно плевать.
— Пока она спит, пойдём со мной. — Отец Маор поставил на стол широкое блюдо, наполненное каким-то порошком, склянку с елеем и свечу. — Мне нужно тебе кое-что отдать.
Джон взглянул на него недоуменно, но священник уже направлялся к двери. Джон пожал плечами, быстро натянул поверх рубашки жилетку и направился за ним.
Они прошли по узкому коридору, уже знакомому Джону, и поднялись по лестнице на чердак. Помещение было завалено всяким хламом: гнилые доски, огарки свечей, тюки засаленной ткани… Казалось, все бытовые отходы отец Маор тащил не на помойку, а сюда, в надежде дать вещам второй шанс.
Но среди этого хлама сильно выделялся один предмет — меч, большой, блестящий, почти сияющий. Джон почему-то сразу почувствовал, что это необычное оружие.
Меч был спрятан в простые ножны, которые совершенно не вязались с видневшейся рукоятью: причудливые, тончайшие узоры, два алых камешка на крестовине и мастерски выгравированный незнакомый символ на навершии делали клинок настоящим произведением искусства.
Неужели отец Маор хочет отдать Джону это?
Его догадка подтвердилась, когда священник осторожно поднял меч с горы тюков и протянул ему. На лице его читалось волнение.
— Как я понял, вчера вы столкнулись с нечистью не впервые, — вздохнул он. — Это вам может пригодиться в дальнейшем. Того же демона, а также духов и некоторых ведьм обычным мечом не убьёшь, но этот — особый. В те века, когда церковь была сильна, а сила Господа — неоспорима, первосвященники освятили его. Он оказался у меня случайно и пролежал ненужным много лет. Всё-таки моё главное оружие — молитва. Вам он нужнее.
